Несравненная

– Что я вам могу на это ответить, уважаемый Семен Александрович? Как говорится, в цене не сошлись, взяли, да и разошлись. А что касается уголовного элемента, о котором вы упомянуть изволили, так это очень верно заметили. Пожалуй, я прямо отсюда в полицию наведаюсь, да попрошу, чтобы известной певице охрану выделили. А вообще, господа, должен вам сказать следующее: провинция, она и есть провинция, никакого блеска не наблюдается. Вот послушайте, как благородные люди в подобных случаях выражаться изволят…

Не торопясь, нарочито замедленными движениями, он распахнул сюртук, из внутреннего кармана достал узкий, яркий конверт, вытащил из него хрустящий лист бумаги и прочитал, придав своему голосу необыкновенную почтительность:

– Многоуважаемая Арина Васильевна! Имею честь пригласить Вас на званый ужин, который состоится в моем доме 15 апреля сего года. Все расходы я беру на себя и буду счастлив, как всегда, видеть и слышать Вас. Преданный и давний поклонник Вашего таланта генерал-майор, граф Желехов.

Черногорин многозначительно вздохнул и прежними замедленными движениями сложил лист по сгибам, затем вложил его в конверт, а конверт опустил в карман и запахнул полу сюртука. Проделав все это, он поклонился и вышел из гужеевского кабинета, не оглядываясь.

Письмо, собираясь в Ярмарочный кабинет, он захватил с собой специально, на всякий случай, и вот – пригодилось. Будто жирная точка в разговоре поставлена. Пусть теперь Гужеев с Естифеевым между собой дебатируют…

Расчет Черногорина оказался верным. Едва он дошел до гостиницы, как следом за ним пожаловал посыльный от Гужеева и доставил деньги – всю сумму. Вежливо, но настойчиво попросил написать расписку и, забрав ее, удалился из номера почему-то на цыпочках, словно боялся кого-то разбудить. Черногорин закрыл за ним дверь, подошел к столу, на котором лежали деньги, и вот тут ему стало не по себе, а если сказать совсем честно – стало страшно. Расписка отдана, деньги получены, и теперь предстоит их отрабатывать. А если этот чин и впрямь потащит Арину в постель?! И вся ее затея с какими-то бумагами и неизвестными инженерами – псу под хвост?! А он, Черногорин, будет лишь беспомощно хлопать глазами и чувствовать себя последним подлецом. Впрочем, таковым он себя чувствовал уже сейчас, глядя на деньги, лежавшие на столе. Ругался последними словами, вспоминал угрозу Естифеева, понимал, что она вполне реальна, и снова ругался – теперь уже на Арину, которая втянула его в кислую историю…

Завершились терзания Черногорина большим количеством вина, которое он осилил за один присест, а когда проснулся, то обнаружил с раскаянием, что стало еще хуже: тревога никуда не ушла, сидела прочно, но к ней еще добавилась невыносимая головная боль. Ласточка сердобольно хлопотала возле него, уговаривая попить то бульона, то чая, но он лишь отмахивался от нее, как от назойливой мухи, и мычал, перемогая раскалывающую боль.

К жизни его вернул Благинин. Притащил мерзавчик водки, заставил выпить рюмку, посидел и приложил ладонь ко лбу Черногорина, спросил:

– Тут болит?

Черногорин прислушался – нет, не болит. Благинин налил еще одну рюмку – боль прошла и в затылке. Дальше в дело пошли бульон, чай и к вечеру Черногорин выглядел уже вполне сносно, если не считать теней под глазами.

– Вино, Яков Сергеевич, – учил Благинин, – для русского желудка – сплошное расстройство, а вот водочка – в самый раз, и по климату нашему, и по характеру.

– Да ты хоть знаешь, Благинин, что у меня ни капли русской крови нет? Во мне столько кровей понамешано, и все – не русские!

– А запиваете, Яков Сергеевич, чисто по-русски, – сделал философский вывод Благинин и добавил: – В этом деле у вас иностранного ничего не имеется.

Черногорин не стал спорить, потянулся было еще раз к мерзавчику, но Благинин ловким и почти неуловимым жестом снял посудину со стола, словно пушинку сдул. И погрозил пальцем:

– Иначе на другую сторону перевалитесь.

Все это время, пока Черногорина возвращали к жизни, Арина тихо сидела в уголке большого номера, на кресле, и молча наблюдала за своим антрепренером, терпеливо дожидаясь, когда он достигнет такого состояния, что с ним можно будет внятно и толково разговаривать.

Вот, кажется, дождалась.

– Яков Сергеевич, объясни мне, по какому поводу у тебя такое огорчение произошло?

– По какому поводу, по какому поводу… Вы еще спрашиваете, Арина Васильевна?! Хорошо, отвечу. Благинин и ты, Ласточка, идите погуляйте, мы здесь посекретничаем маленько с нашей несравненной.

Постоял, подождал, когда закроются двери, и заговорил, разводя перед собой руками, вкрадчивым шепотом:

– Ты хоть понимаешь, Арина, свет, Васильевна, куда мы с тобой вляпались?!

– Нет, не понимаю, – честно ответила Арина, с улыбкой глядя на Черногорина.

– Хорошо, возьму на себя сей тяжкий труд и еще раз тебе, неразумной, объясню…