Несравненная

– Сей момент, – мужичок заскочил за прилавок и начал выкладывать пальто, одно за другим, приговаривая: – Вот что я, мадам, скажу. Торгаш, прежде всего, должен быть честен. Я вот двадцать лет торгую, а никто еще мне в глаза не плюнул, и всегда называют Гаврила Иванович. И вы, мадам, раз у меня купите, а во второй раз сами прибежите, да за товар мой не один раз спасибо скажете…

И, рассыпая свою скороговорку, мужичок успевал поглядывать на Ласточку, и еще, и еще одно пальто выкладывал на прилавок.

Ласточка растерялась:

– Да чего смеяться-то, Арина Васильевна! Не налезет на меня!

– Дозвольте мне сказать, милая мадам, я лучше знаю, я двадцать лет торгую. Нет такой особы на всей ярмарке, которую бы я нарядить не смог. Будьте любезны, приоденьте, – мужичок выскочил из-за прилавка и помог Ласточке надеть пальто.

От удивления Арина даже смеяться перестала. Ласточка в новом пальто, которое сидело на ней, как влитое, разительно переменилась: стала еще величественней и… очень красивой. Глаз невозможно отвести. Вот какой мастер, старый лавочник Гаврила Иванович, на глазок прикинул, и получилось – тютелька в тютельку.

– Смотрите, что даем! Это пальто из всей ярмарки! Сшито, что слито! Ни боринки, ни морщинки! Строчка, так уж строчка! Материя, так уж материя! Будете носить, да нас благодарить, да поминать дядю Гаврилу, что дал пальто на диво! – И, выговаривая все эти слова быстрой скороговоркой, лавочник даже ногами перебирал от собственного удовольствия – очень уж нравилось ему пальто, в которое он нарядил дородную покупательницу. А упаковал его в хрустящую бумагу так ловко и бережно, как не всякая мамка своего ребенка пеленает.

Арина даже торговаться не стала, выложила деньги, еще и сверху к озвученной цене добавила. Они вышли с Ласточкой из лавки, а в спины им, из открытой двери, все говорил и говорил Гаврила Иванович:

– Наш товар не стыдно показать, не стыдно в ручки взять! Не стыдно в него нарядиться, не стыдно в нем по улице прокатиться…

– Господи, – недоуменно вздыхала Ласточка, – как ему не надоест по целым дням языком молотить! А за пальто спасибо, Арина Васильевна, оно и впрямь на мне так ловко сидит…

– Носи на здоровье, завлекай кавалеров, – смеялась Арина, снова пристраиваясь за широкую спину Ласточки.

– Ну, уж нет, хватит, все они кобели, и плевать я на них хотела! – сказала, как отрезала, и так зацепила могучим плечом зазевавшегося встречного господина, что тот отлетел в сторону и едва-едва удержался на ногах.

Пора было и в гостиницу возвращаться, но Арина об этом даже слышать не желала. Не хотелось ей уходить с ярмарки, которая звучала для нее, как одна песня, сотканная из многих-многих голосов и подголосков. Чудо! Прелесть! И летит-парит душа, как в детстве, когда можно остановиться в беге и попрыгать на одной ножке от переполняющего тебя восторга.

В конце концов они заблудились посреди бесконечных торговых рядов, едва выбрались из людского водоворота и прислонились к стене какой-то лавчонки, чтобы перевести дух. Ласточка прижимала к необъятной груди замотанное в бумагу пальто, вытирала широкой ладонью пот со лба и удивлялась:

– Ты глянь на их, идут и идут, идут и идут, а куда идут – сами не знают! Мы-то хоть пальто купили, а они – идут и идут!

И тут Арина услышала, что у другой стены лавчонки, где был вход, загудели тревожные голоса. Выглянула, увидела столпившихся людей и, конечно, не удержалась, подошла, привстала на цыпочки и увидела, что на маленьком порожке навзничь лежит женщина. Платок с головы у нее свалился, волосы с густой проседью раскосматились, а лицо покрывала такая бледность, будто его присыпали известкой. Ее тормошили за плечо, что-то спрашивали, но женщина не отвечала, только все дальше отводила запрокинутую голову и царапала растопыренными пальцами сухую землю.

– Да вы что, олухи! – Арина растолкала любопытных зевак, ухватила женщину, приподняла ее и усадила на порожек, прислонив спиной к двери лавки, на которой красовался большой замок. – Разойдись! Воздуху ей надо! Воды принесите! Сами догадаться не можете – рты раззявили!

И так она сердитые слова громко и уверенно выпалила, что ей невольно подчинились: от порожка лавки отошли подальше, перестали галдеть, а кто-то принес в деревянном ковшике холодной воды. Арина брызнула на лицо женщине, она вздрогнула, словно вырываясь из сна, разомкнула глаза, один из которых был покрыт бельмом, и тихо попросила:

– Глоточек дай, хлебнуть…

Арина напоила ее прямо из ковшика, и женщина пошевелилась, удобней усаживаясь на порожке, повела вокруг целым глазом:

– Никак на меня глядеть сбежались. Эка невидаль – баба с горя на землю пала… Ты мне, девонька, дай еще попить, я и встану…