Нести свой крест

это уже виделось ему не так давно.

Скрипнула дверь, и они вошли в полутемную комнату, где на столе догорал огарок свечи.

Затхлый запах ударил в нос, стоны и детский плач слышались из разных углов.

– Отворите окно, – решительно приказал лекарь, пока глаза привыкали к темноте, – дайте

свежего воздуха. Если в вашем доме, отче, есть еще свечи, зажгите. Пусть будет светло. Не

стоит хоронить живых раньше времени.

По всему видно было, что он окунулся в привычную среду, движения его стали быстры, но

размерены, указания резки и четки. Кажется, весь окружающий мир перестал для него

существовать, сжавшись до размеров небольшой комнаты, в которой оставались только

трое больных: женщина и двое детей, страдающие от невыносимых болей. Он видел, как

жар сковал их тела, видел остекленевшие от мук, одурманенные глаза, вытирая испарину

со лба, чувствовал дрожь в членах.

– Вы ранее показывали их врачу, отче?

Священник отрешенно покачал головой из стороны в сторону.

– О чем ты говоришь, Мишель?! – его страдания за близких были безмерны, так что на

него жалко было смотреть. – В Эксе давно уже не осталось врачей: одни из них умерли, другие, я думаю, так же больны, а здоровые поспешили покинуть город раньше,

испугавшись смертельной болезни.

– Люди трусливы, – резюмировал Мишель, промывая гноящиеся язвы маленькому

мальчику, бьющемуся в бреду. – Но может быть это и к лучшему. Я согласен далеко не со

всеми методами, применяемыми моими коллегами в процессе лечения.

– До последнего дня нам помогала одна добрая прихожанка, взвалившая на себя уход за

больными, дав мне тем самым возможность продолжать службу в храме и молиться, -

пояснил святой отец, поднося лекарю чистую воду, – но и она решилась оставить нас… Я

не могу судить ее за этот поступок.

Наложив на лоб мальчику холодный компресс, лекарь перешел к другому ребенку –

маленькой худенькой девочке с небывало выразительными глазами и густыми волосами.

– Она удивительно похожа на вас, отче, – Мишель улыбнулся едва заметной улыбкой, погладив девочку по голове.

Еще какое-то время он потратил на осмотр девочки и ее матери, а после того, как закончил

элементарные процедуры, выложил на стол пригоршню розовых пилюль и встал, воздев

руки к небу.

– Все в руках Господа, – он вздохнул, подходя к открытому настежь окну. – Их состояние

очень тяжелое.

– Неужели больше ничего нельзя сделать, Мишель?! – священник пододвинулся к нему

вплотную.

Лекарь не двинулся с места и только развел руками.

– Мы всего лишь люди, отче. Вы – святой отец, а я – всего-то грешный странник, которому

довелось стать лекарем. Молитесь, отче, молитесь…

Святой отец схватил врача за плечи и с силой встряхнул, неистово закричав прямо в лицо:

– Ты хороший врач, Мишель! Лучший из всех, кого мне довелось встретить на белом

свете! Всевышний даровал тебе редкую способность врачевать, наделил чрезвычайной

мудростью. Так помоги же мне!

Ни один мускул не дрогнул на лице лекаря, ни одним движением не выказал он

возможного возмущения, только стоял и смотрел в глаза священнику, не проронив ни

слова. Устыдившись внезапной вспышки гнева, святой отец опустил руки, понурил голову

и отшатнулся в сторону, в одно мгновение став не человеком, а тенью.

– Ты, и правда, лучший доктор, Мишель, – бессильно прошептал он едва размыкая уста, – я

видел, как тебе доводилось ставить на ноги безнадежно больных. Я видел, как ты излечил

многих в Ажане [Ажан – город в регионе Аквитания, Франция, расположенный на берегу

реки Гаронны у подножия 162-метрового холма Эрмитаж, в котором в 1537 г. разразилась

страшнейшая эпидемия чумы]. Ты творил чудеса, Мишель. Ты осмелился вступить в

схватку со смертью, и ты смог победить ее. Я видел это… – из его глаз полились слезы, он

молил только об одном: – пожалуйста, сотвори вновь чудо. Твои волшебные пилюли

делают слабых и умирающих сильными и здоровыми. Так дай же нам больше пилюль!

Мишель отвернулся от собеседника и долго глядел на улицу, храня молчание и нервно

теребя бороду. Святой отец не отважился нарушить тишину, в которой слышны были

только стоны и стенания.

– Я не чудотворец, отче, – Мишель говорил так же тихо, – и пилюли мои не волшебные. Это

всего лишь лекарство. Там, в Ажане, я помогал нуждающимся и бесстрашно боролся со

смертью. Мне, правда, удалось излечить сотни людей, но я не был способен вырвать у

смерти свою семью. Я потерял их всех в один год, сразу. – Он вновь повернулся в комнату, глядя на больных.

Святой отец перехватил его взгляд и сразу понял ту борьбу, что происходила сейчас в душе

у лекаря. Во время эпидемии чумы в Ажане ему довелось похоронить горячо любимую

супругу и двух очаровательных ребятишек, и сегодня эта картинка ясно встала у него

перед глазами, служа немым напоминанием, если не укором из прошлого.

– Неужели уже ничего нельзя сделать? – обреченно спросил священник.

Мишель пожал плечами.

– Нам остается только ждать и надеяться на чудо, – он поднял указательный палец вверх, акцентируя внимание на последующих словах, – прислушайтесь, отче – им уже легче. Их

дыхание ровнее, и стоны почти прекратились.