Нестор-летописец

Князь Изяслав, помня свои мытарства после изгнания, упрекнул братьев: один он, мол, стоял против полоцкого самозванца, просил на стороне помощи. А пока говорил все это, поглядывал косо на Святослава – вот кто помочь мог, да не шелохнулся, сидя в своем граде.

Черниговский князь его взгляды разгадал, огладил короткую бороду, глотнул меду и завел ответную речь. Мол, старший брат, убегая из Руси, не послал к нему ни вести, ни просьбы. А без этого – как вмешиваться в дела другой, хоть и братней, земли? Он, Святослав, сам такого не потерпел бы. Никто не смеет вести в его отчину полки, пусть и на помощь, но без приглашения.

– Отец, князь Ярослав, нам всю Русь завещал! – возразил Изяслав, споро щелкая орешки. – Обо всей и думать надо, а не о своих лишь уделах.

– Всю Русь? – горько усмехнулся черниговский князь. – Почему же я не сижу на столе в отчем Киеве?

– Помиритесь, братья! – воскликнул Всеволод. – Русь одна, а нас трое. Не раздирать же ее на лоскуты. Только в братской любви мы будем едины.

– Да к тому же забыл ты, братец, – продолжал Святослав, поведя лишь бровью в сторону Всеволода, – кто осенью выгнал половцев с Руси. Если б не моя дружина, как знать, не пришлось бы тебе дольше гостить у ляхов?

Он придвинул к себе блюдо с сарацинскими липкими сладостями, отправил одну в рот и долго после этого раздирал склеенные челюсти.

– Злая насмешка, брат, – помрачнел Изяслав. – Думаешь, стерплю?

Черниговский князь счистил пальцем с зуба налипшую нугу.

– Ты всегда был терпелив, – ответил он. –  Ты даже ляхов готов терпеть у себя под носом.

Изяслав отодвинул от края стола братину с медом и громко стукнул кулаком.

– Кстати о ляхах, – живо подхватил Всеволод. – Где они? Их не видно.

Киевский князь некоторое время пронзал Святослава взглядом. Потом улыбнулся.

– Ты ошибся, брат. Я не готов их терпеть. Поэтому их не видно.

– Где же они? Ты их спрятал?

– Да. Я отослал их по селам на прокорм.

– Неужели твой родич Болеслав так покладист, что согласился уйти из Киева? – не поверил черниговский князь.

– Он согласился.

– Верно, рассчитывает хорошо поживиться в твоих селах, Изяслав! Недаром же его Смелым прозвали, – насмешничал Святослав. – Тебе не жалко смердов?

– Мои смерды могут за себя постоять, – гордо ответил старший Ярославич.

Он глотнул из братины густого душистого, настоянного на землянике меда и передал ее по кругу. По очереди отпили Всеволод и Святослав. От меда мысли делались такими же тягучими, неспешными. Однако сладости у них не прибавлялось.

Святослав поинтересовался, много ль награбил черный люд во время мятежа и как брат намерен вернуть свое добро, не следует ли обложить горожан вирами по закону Русской правды.

– Я так и сделаю, – кивнул Изяслав.

– Мстислав погорячился, убив столько людей, – заметил черниговский князь. – Они могли бы заплатить за разбой серебром и  золотом, а не своей кровью.

– Мой сын привязан к старине. Ему по душе обычай кровной мести. И его нельзя в том винить. Вся Русь живет кровной местью. Князь Ярослав подтвердил этот обычай в Русской правде. Ведь он и сам, когда хотел, следовал ему.

– Я знаю только один случай, когда отец из мести велел перебить новгородских мужей, – возмутившись духом, рек Всеволод. – Он был тогда молод. А нам этот языческий обычай следует искоренить. Ведь уже договаривались отменить кровный закон. И кто, если не князья, должен показывать люду пример христианского смирения?

– Договаривались, да не отменили, – молвил Изяслав. – Я согласен с тобой, брат. Нужен новый закон. Однако смирение не всегда входит в душу по написанному. Даже блаженные наши иноки, печерские чернецы, пренебрегают им.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Святослав.

– Антоний. Этот старик, по виду столь смиренный, посмел совать нос в княжьи дела. Прошлой осенью он поносил меня пред всем Киевом и восхвалял Всеслава! Я намерен изгнать его.

– Антоний не поносил тебя перед всем Киевом, – вступился за блаженного старца Всеволод, – ведь он не выходит из своей пещеры.

– Это ничего не меняет, – вскинулся Изяслав. – Все в городе знали о том, что он говорил. Он сделал это намеренно, чтобы сильнее уязвить меня.

– Когда станешь изгонять старца, прошу – направь его в черниговскую землю, – сказал Святослав. – Я дам ему кров.

Киевский князь посмотрел на брата насупленно.

– Мне надо подумать. Впрочем, я не хочу, чтобы Антоний нашел у тебя приют.

– Пес на сене, – обронил черниговский князь. Он отрыгнул и занялся ощипыванием кисти винных ягод.

– Что ты сказал? – не расслышал Изяслав. – Кто пес?

– Я говорю – пес во дворе лает.

Через несколько дней князья распрощались. Никто из них не знал, что осталось от этой встречи на сердце у каждого. Разве что про Всеволода можно было сказать, что он ничего не затаил в душе – младший князь обид не копил. Старшие Ярославичи при расставании хоть и обнялись, но очи друг от друга воротили.