Нестор-летописец

Старый воевода Янь Вышатич сидит невдалеке от князя, по правую руку. Хотя и не ездил сам на ловы – разнылась поясница, ему тоже весело. Засиделся воевода в Чернигове, хочется сесть на коня либо взойти на лодью и с доброй дружиной пойти в поход. Князь Святослав, угадав желание боярина, посылает его по осени в Ярославль и Белоозеро – в полюдье за данью. Выходить надо уже скоро. Как улетят по воздуху последние осенние паутинки и воды Десны потемнеют, тут же выдвигаться, чтобы к началу ледостава быть на месте. А до того срока еще несколько седмиц и есть время для праздного веселья.

Позади воеводы стоит прислуживающий отрок. Наливает в золотую чашу питье, убирает обглоданные кости и лужи со стола, подает блюда и утиральник для рук. Он одет в белую атласную рубаху и суконные порты, обут в натертые салом сапоги. Янь Вышатич ест не столь уж много и пьет умеренно, потому отрок волен глазеть по сторонам. Ничто другое не увлекает его настолько, как ловкость кравчих, умело сокрушающих искусные творения поваров и пекарей. Замершая на блюдах дичь под их руками с ножом тотчас обнаруживает свое прожаренное и начиненное всякой всячиной нутро. Дивные пироги-хоромы сперва теряют крылечки, гульбища и теремные главки с маковками, затем их растаскивают на отдельные клети, и все эти сени, истобки, светлицы, изложни, гридницы и молодечные, челядни, хлебни и поварни отправляются во рты княжих мужей, где претерпевают окончательное крушение.

Князь Святослав, изрядно повеселевший и ищущий развлечения, приметил нового слугу у боярина.

– Из чьего рода сей отрок? – заинтересовался он.

– Род его незначителен, князь, – помедлив, ответил воевода. – Он мой холоп.

– Холоп? – Святослав Ярославич зашелся в буйном хохоте. – Шутишь, боярин, или впрямь нарядил в паволок раба? Больше некому служить моему славному воеводе на дружинном пиру? Разве у тебя перевелись добрые отроки?

– Нет, князь, не перевелись. Этого холопа я нарядил в паволок и велел прислуживать мне, потому что он достоин того.

– Раб достоин тонких одежд? – Князь пуще раззадорился и замахал в воздухе недообгрызенной костью. Прочие бояре тоже посмеивались над забавной шуткой воеводы. – Первый раз такое слышу, ха-ха-ха! Ну и повеселил ты нас, Янь Вышатич. Ай да воевода!

– То не шутка, князь, – спокойно молвил боярин, отпивая вино из чаши. – Сей холоп весьма изощрен в книжной премудрости. Он начитан в Священном Писании и трудах святых отцов Церкви. Изрядно искусен в духовных беседах. И в греческих хронографах отменно знает толк. Я нахожу немало отрады, когда он читает мне какую-нибудь книгу и по-своему толкует трудные к пониманию места.

Князь Святослав удостоил холопа взглядом, в котором, впрочем, было больше недоверия.

– Где же ты, воевода, раздобыл столь разумеющего раба? На торгу в Корсуне? Или в самом Царьграде? На Руси таких, чай, не водится. Или же ты, Янь Вышатич, взял боем какую ни то церковь и пленил поповского сына, чтоб вести с ним душеполезные беседы?

Последние слова потонули в безудержном хохоте дружины.

– Скажи-ка, боярин, – продолжал беззлобно острословить Святослав, – затмевает ли твой холоп разумом нашего светоча блаженного Антония?

– Не знаю, князь, – усмехнулся в бороду воевода, – со старцем Антонием я не беседовал, ибо он, как ты ведаешь, любит молчание и уединение.

– То верно, – согласился Святослав. – Сбежал от меня блаженный старец. На Болдиных горах обосновался и пещеру себе выкопал. Вот, думаю, не поставить ли ему там церковь? А либо монастырь сотворить по подобию Печерского?

– Сотвори, князь, – благодушно молвил воевода. – Это доброе дело.

– А холопа своего мне отдашь? – вдруг спросил Святослав, опять взмахнув костью, о которой, верно, забыл.

– Не гневай, князь, только на что он тебе?

Воевода невольно обратился взглядом к длиннобородым песельникам, сидящим на лавке в ряд и волхвующим над своими чародейными гуслями.

– Как на что? Будет рассказывать мне хитрые сказки, как тот мудрый грецкий раб Езоп, – ответил Святослав и наконец бросил кость на пол. – А не то велю сделать из него попа. Станет отпускать мне грехи загодя и благословлять на что захочу.

Он поискал глазами кого-то у самых дверей палаты и, найдя, крикнул:

– Эй, отче Игнатий, растолкуй нам, что писано в грецкой Кормчей книге – дозволено ль иметь попов в холопах аль нет?

Иерей, сидевший на княжьем пиру, и без того был видом уныл оттого, что вокруг творились скоморошьи игрища и срамные смехачества, волховные песнопенья и безбожные плясанья. Обращение Святослава повергло попа в еще большее смятение. Поднявшись со скамьи, он огладил бороду, стряхнул с нее крошки и изрек с опущенным долу  взором:

– Привести раба на священничество есть хула на святую Церковь, князь. Никак неможно сего сотворить. Разве лишь в том случае, ежели раб будет отпущен на волю пред послухами и с подобающей грамотою.

Святослав махнул на попа рукой.

– Ничего-то у тебя неможно, отче Игнатий.