Нестор-летописец

– Не серчай, князь, – вставил слово воевода, без радости слушавший этот разговор, – не могу я отдать тебе моего холопа. Может, снова посмеешься, но он как сын мне. Расстаться с ним не хочу.

Несда, стоявший доселе ни жив ни мертв, выронил из рук блюдо с объедками. Он перевел дух и пополз по полу, медленно собирая огрызки. Вставать не торопился, вновь оказаться на виду у князя было страшно.

– Нелепо сие, воевода, – покачал головой князь, – и неслыханно. Если так дорог тебе холоп, дай ему вольную и держи при себе в дружине. А так лишь позоришь свои седины и свою честь.

– Моя честь, князь, – мои походы и битвы, – сверкнул глазами из-под густых бровей воевода. – Горе тому, кто дерзнет позорить меня. Моя рука еще крепко держит оружие. А что до холопа, то он сам не желает, чтобы я отпустил его.

Святослав и дружинники подняли новый веселый шум.

– Щедр ты нынче на шутки, Янь Вышатич, – выкрикнул боярин Твердила Славятич, расплескав на себя мед. Его рука была сегодня уже не так крепка.

– И впрямь, что за невидаль? – подивился князь. – Видно, твой раб, воевода, не так разумен, как ты говоришь. Да он попросту глуп, этот холоп! Не желаю больше о нем слышать.

– Как скажешь, князь, – ответил Янь Вышатич, довольный исходом дела.

Несда выполз из-под стола. Он тоже был рад.

Молодой боярин Колыван, мочивший длинные усы в чаше зеленого вина, сытно и протяжно, со вкусом рыгнул. Затем наклонился к воеводе и заговорил во хмелю:

– До седых волос ты добрел, Янь Вышатич… а все не знаешь, как сыновья делаются? Зачем тебе холоп? Возьми любую девку и положи к себе на ложе... Попов меньше слушай, боярин... Вторая женка в доме не помеха. И старую жену тем усмиришь, коли непокорна, и молодая ручной при тебе будет.

Воевода подумал, вертя в руке золотую чашу и разглядывая на ней узоры.

– Не умен ты, Колыван, – сказал он и с разворота ухнул чашей по лбу боярина.

Дружинник грянулся со скамьи навзничь, кверху ногами в яловых сапогах с бархатными голенищами. Янь Вышатич поднялся, подальше оттолкнул Несду. Ближние столы восторженно замерли в ожидании. Князь также наблюдал с охотой.

Колыван взревел, будто подраненный медведь, но встать на ноги не смог. Слишком много веселого питья плескалось в брюхе и в голове.

– Поставьте меня, мужи бояре! Да держите воеводу, чтоб не ушел от расплаты!

Его подхватили за руки трое дружинников. Но держать воеводу никто не подвигся. Янь Вышатич и сам был не прочь развлечься кулачным боем. Колыван, страшно вытаращив глаза, сдернул со стены толстый турий рог, подбросил его и перехватил половчее. Вмятина на лбу у него замалиновела, на висках вздулись жилы. Качнувшись взад-вперед, он пошел на воеводу.

Янь Вышатич поднял двумя руками скамью, на которой уже никто не сидел.

– Стой, Колыван! – велел князь со смехом. – Не хочу, чтоб мои мужи покалечили друг друга. Остановите его!

На плечах взбешенного боярина повисли двое дружинников, другие удерживали за руки.

– Пошто, князь? – рычал Колыван. – Дай мне до него добраться! Все видели, как он осрамил меня!

– Не давай дурные советы тем, кто старше тебя, – молвил воевода и поставил скамью на место.

Дружина была разочарована и смотрела на князя – что придумал он вместо доброго боя двух храбрых мужей?

– В Русской правде, составленной отцом моим великим каганом Ярославом, – объявил Святослав, – писано: если кто кого ударит чашей или чем другим, то платит за обиду двенадцать гривен серебра. На том и велю вам обоим помириться.

Дружина выдохнула. Мало меду выпил князь, кровь себе не разгорячил.

– Завтра с утра пришлю к тебе мою плату, – сказал воевода Колывану и прибавил сердечно: – Прими мою повинную и прости меня, боярин, за обиду.

Он преклонил голову и, не дожидаясь ответа, сел за стол. Боярин Колыван, шумно дышавший, вдруг успокоился, отдал рог и разразился хохотом.

– Да и леший с тобой, Вышатич! А совет мой вовсе не дурен... Худые ножны для хорошего меча не годятся.

Он перешагнул через скамью и уселся рядом с воеводой. Чаши снова наполнились медом, вином и брагой. Честной пир потек через край, будто доброе пиво, вылезающее обильной пеной из кружки.

– Князю слава, дружине – аминь, – пробормотал захмелевший отец Игнатий.

27.

Молодой князь Мстислав Изяславич, проклятый киевским людом, умер в Полоцке, не просидев на княжении и четырех месяцев. С этой вестью в Чернигов прибыл киевский храбр Душило.

К княжьему терему он подъехал с попом Тарасием. Гул пира оповестил их о дружинном веселье еще у ворот детинца. Едва заглянув на двор и узрев скоморошьи глумы, Лихой Упырь повернул коня назад.

– Ты уж тут без меня, Душило. Как уладишь дело, обрящешь меня вон в том Божьем храме.

Он указал бородой на мощный каменный собор с пятью главами, напоминающий киевскую Богородицу Десятинную. Церковь эту во имя Святого Спаса поставил в своем граде храбрый князь Мстислав, брат великого кагана Ярослава, и сам же в ней упокоился. Была она так хороша собой, что даже храбр, к любому строению относившийся как к кровле над головой, залюбовался кирпичным узором и легкими арками, тянувшими храм в небо.