Нестор-летописец

Дева застыла на взлете, замерли струны гуслей. Опомнясь от зрелища, дружина взревела в восторге. Челядь, захлопнув рты, принялась разливать в чаши мед, крушить жаркое, носить блюда. Кмети наперебой зазывали деву к себе, освобождали место, спрашивали имя. Она молча и без следа улыбки обходила столы, гордым движением головы отвергала протянутые чаши. Гавша схватил ее за руку, притянул к себе, что-то крикнул. Она наклонилась и ответила, высвободила руку, при этом слегка улыбнулась. Гавша жадно смотрел ей вслед.

Дева остановилась напротив воеводы. Их взгляды соединились в одно целое.

– Кто ты, краса-девица? – изумленно спросил боярин.

– Зови меня Жива, – произнесла она.

Он подал ей чашу. Дева отпила глоток и поставила чашу на стол.

– Буду ждать тебя.

Сказав это, она поплыла к дверям, ни на кого более не глядя.

Эти же слова воевода слышал от жены, когда та провожала его в поход. Подумав об этом, он тотчас забыл про Марью. Повернулся к Несде, стоявшему, по обычаю, сзади.

– Пойди за ней, но чтобы не видела тебя.

Несда выбежал из палаты. Танец русалий он видел впервые. Однако не танец потряс его, а дева с красными волосами. Каждое движение ее отзывалось внутри него каким-то смутным ожиданием. Ему казалось, он знает ее. И что она знает его. Это их взгляды должны были сложиться в единое целое. Он хотел, чтобы ее слова были обращены к нему. Но она даже мельком не посмотрела в его сторону.

Ему было стыдно идти за ней по длинным сеням, прячась за снующими холопами. Явилась обида на воеводу, а за ней отрока обдало еще большим стыдом. Он испугался своих помыслов, остановился. Захотелось убежать куда-нибудь. Зарыться с головой.

Жива повернула в ту часть хором, где находились изложни. Несда заторопился следом и успел увидеть, как тихо прикрылась дверь ложницы воеводы. Постояв немного и подождав, он пошел обратно. Краснея, как сваренный рак, рассказал боярину, что видел.

Янь Вышатич отодвинул от себя мед. Сделался задумчив. Потом отпил из чаши еще немного. Огладил бороду. Встал.

Дружина ухода воеводы не заметила, продолжала разгульно бражничать и разбредаться в поисках сговорчивых холопок.

Несда ушел в челядню, лег спать. В нем росла убежденность, что дева с красными волосами встречалась ему когда-то. Вместе с тем крепли и помыслы, от которых в теле становилось горячо.

Он проснулся, почувствовав легкое прикосновение к щеке. Вокруг все храпело, свистело и сопело на разные лады.

– Кто тут? – тихо спросил Несда.

Отзыва не услышал. Отрок встал и прокрался в темные сени. Ему нужно было во двор, но он решил подняться по лестнице во второй ярус. Стало тревожно, он заторопился. Прошел по верхним сеням, прислушиваясь. Вдруг нога с размаху стукнула обо что-то, и что-то брякнуло об пол, звонко хряснуло. Несда одеревенел, поджав зашибленную ногу.

Воевода открыл глаза. В тусклом пламени светильника он увидел занесенный для удара нож. Не успев ни о чем подумать, перехватил руку и сжал. Красноволосая дева вскрикнула, закусила от боли губу. Боярин отобрал у нее нож с тонким, двусторонним лезвием и змеей на рукояти.

– Почему? – спросил удивленно.

– Я легла с тобой, чтобы забрать твою жизнь, – с вызовом бросила она.

– Зачем тебе моя жизнь?

– Чтобы ты не отобрал ее у других.

– Ты была с волхвами? – догадался боярин. – Ты – ведьма?

Дева гордо вскинула точеный подбородок.

– Я – дочь волхва. Моего отца убил в Новгороде князь – сын того князя, которому служишь ты. Ненавижу вас.

– Ясно… Эй, кто там, в сенях! – крикнул воевода.

– Это я, Несда, – ответил робкий голос. – Я нечаянно разбил горшок.

– Разбуди гридей и пришли кого-нибудь из челяди. Живее!

Вскоре хоромы наполнились светом, шумом и бестолковой беготней. Никто не понимал причин суеты, но все, от холопов до боярина Буни, старательно ее создавали. Гриди впятером волокли по сеням красноволосую ведьму. Дружинные отроки ходили во дворе со светильниками, заглянули в яму к волхвам, проверили запоры ворот, заглядывали в амбарные клети. Огнищанин метался по терему в исподней рубахе и раздавал оплеухи моргающим спросонья холопам. Янь Вышатич, надев порты, но забыв подпоясаться, окликнул его и прижал кулаком к стене.

– Откуда взялась девка?

– Какая девка? – пролепетал Буня.

– Та, которую ты мне подложил.

– А-а… – Огнищанин помотал головой. – Не ведаю. Тут ее только увидал. Думал, твои отроки откеля-то привезли. А чего она?..

– Зарезать меня хотела.

– У-у. – Буня сделал кислую рожу.

Как тут не скиснуть, если такая краса за свою дурость пропадет, никому не достанется.

Воевода отпустил его и пошел на двор. Перед крыльцом кмети спорили о девке: посадить ее под запор или сперва пустить на потребу. А если под запор, то не сбежит ли – ненадежно оставлять с ней охрану, охмурит чего доброго. Вон как глазищами шпарит, будто кипятком обжигает.

Жива сидела в снегу, поджав колени. На ней была лишь давешняя русальная рубаха с подвязанными рукавами. Волосы заплетены в толстую косу.

– Девку не трогать, – жестко наказал воевода. – Свяжите и закляпайте ей рот. До утра пусть сидит в подклети на запоре. Сторожа отвечает за нее головами.