Если говорить о моей ситуации, то после МРТ моя мама была, конечно, шокирована (как и я) и не до конца осознавала происходящее (как и я), но я решила горевание отложить на потом: как и у любого вовлеченного в подобный процесс родственника, у меня не было других вариантов.
Я всеми правдами и неправдами организовала маме госпитализацию в хороший медицинский центр в Москве уже через две недели после первого подозрения.
В тот момент я была эффективным «решалой» всех вопросов, но после того как я достигла первоначальной цели (маминой госпитализации), меня очень сильно «размазало», и вся моя собранность испарилась. Меня накрыло адской смесью гнева (почему именно она, почему именно такая редкая и агрессивная опухоль, ей же только 48???), отрицания (каждый день я видела сны «из старой жизни», где мама была здорова, – конечно, если мне удавалось уснуть), торга (я надеялась на варианты этой опухоли, с которыми пациент может прожить долго) и вины за все подряд.
Если проводить параллели с пациентами, то я вижу, что очень многие их них проживают подобное. Пока нужно совершать множество активных действий, продолжается фаза шока, и если она продуктивна, то может даже пойти на пользу: человек достаточно бездумно сдает анализы, делает снимки, ходит на консультации и проходит лечение.
Спустя некоторое время (у кого-то – через пару недель, а у кого-то этот период может длиться и несколько месяцев) до пациента докатывается осознание происходящего, и он, что называется, «раскисает», поэтому хорошо, если у больного, впавшего в непродуктивное оцепенение, есть рядом активный близкий человек, который вовремя совершит всю необходимую тысячу действий.
Когда я работаю с пациентами в этой фазе, то напоминаю им, какие они молодцы, что совершили все сделанное ранее, что у нас по-прежнему есть четкий план действий в любой ситуации, что ощущения и эмоции подавленности, которые они сейчас проживают, являются нормальной реакцией психики на происходящее и что не нужно ждать от себя аномально высокой эффективности – нужно по возможности оставить только самые необходимые активности. А еще я пытаюсь выяснить, что в происходящем беспокоит человека больше всего, и по возможности стараюсь развеять эти сомнения. И я, конечно, предлагаю такому пациенту консультацию профильного специалиста (онкопсихолога или психотерапевта), потому что во время моей консультации мы прежде всего концентрируемся все-таки на медицинских вопросах.
Зачастую нам бывает непонятно, как вести себя с заболевшим человеком в такой ситуации. Некоторые пытаются вести себя так, будто ничего не происходит (это неправильно), или ведут себя излишне навязчиво (этого тоже делать не стоит), или, наоборот, отдаляются от такого пациента. Давайте поговорим об этом поподробнее.
Не стоит пытаться полностью игнорировать болезнь и делать вид, что у всех все хорошо, и не следует табуировать разговоры об этом (особенно если сам пациент хочет об этом поговорить). Какое-то время эта стратегия может быть эффективной – она позволяет «держаться», но, во-первых, невозможно держать в себе горе бесконечно, а во-вторых, отсутствие доверительной беседы в среде близких людей не дает возможности поговорить о том, о чем нужно говорить в такие моменты. Для разных людей это «нужно» очень разное: некоторые пациенты даже при высоких шансах на полное излечение хотят написать завещание, обсудить все с родственниками и предусмотреть все возможные сценарии, а кто-то просто хочет поговорить с близкими о том, о чем раньше никогда не решался. Надо попытаться создать такую среду, которая позволит человеку высказывать все, что он хочет, и быть при этом услышанным и по возможности понятым.