Нестрашный мир

У Шурика есть специальное выражение лица, которое называется «кругом враги». Это значит, что он подозревает окружающих в заговоре против него. Например, враги спрятали куда-то коробку конфет. Или вдруг оказывается, что когда что-то просишь, надо не тыкать пальцем и не махать рукой, а говорить «дай», и это не мамина блажь – её ещё можно было бы проигнорировать, – а предмет подлого заговора. Поэтому когда я в первый раз прошу Шуру сказать «дай», отчётливо вижу в его глазах «и ты, Брут?!»

Шура любит трогать людей за голову. То ли гладит, то ли руку вытирает. Зачем он это делает, я не знаю. Может, хочет проверить, действительно ли люди существуют или они – оптический обман.

Я люблю наблюдать, как Шура точными, аккуратными движениями наводит порядок: выравнивает обувь в прихожей, поправляет дверной коврик. Оставить коврик лежать не параллельно порогу Шурик не может. Перед глазами стоят Шурины пальцы, застёгивающие липучку на сандалии так основательно, будто делают это раз и навсегда.

Ярлычки и этюды

Четыре года прошло с того момента, когда Ирина Борисовна, наблюдая за Шуриными попытками повиснуть на мне, сказала: «Уже понятно, что он – твой клиент». Сейчас Шуре (Шурику или Шурупу) тринадцать лет.

Шура перешел в шестой класс школы глухих. У него аутизм, он плохо слышит и не очень хорошо видит.

Шура начинает говорить.

То есть использовать слова для общения.

Как он говорит? Дактильно (то есть пальцевой азбукой) и звуками. Звуки он умеет произносить далеко не все, но контур слова понять можно.

Что говорит?

Например, «дай», «привет» и «пока».

Но то, какие именно это слова, не так важно.

Раньше слово и предмет в Шуркиной голове почти не соединялись. Стол сегодня стол, а завтра – стул, машина, ложка и как угодно. Маша – сейчас «Маша», а через две минуты – «ручка» или «шкаф». Шура не понимал, что у каждой вещи есть определённое и неизменное название, а может, понимал, но по каким-то причинам не обнаруживал понимания. Не берусь судить. Чужая душа (и голова) потёмки.

Я представляла себе Шурины слова такими свободными летающими ярлычками: они не спаяны в единое целое с предметом, который обозначают, а могут легко меняться местами, пропадать и как угодно трансформироваться.

А сейчас ярлычки, видно, устали от такой неустроенной жизни и начали медленно, но верно прирастать к предметам и явлениям.

В прошлом году мы много рисовали. Шура рисовал неописуемо прекрасных кошек с круглыми глазами. Причём начинал рисовать с линии ушей. Будто не рисовал, а обводил. Ещё Шура изображал людей с руками-крыльями. Откуда крылья? Это я показала Шурику что рука – это не палочка-чёрточка, а – как бы это сказать – такая фигура из двух параллельных линий и пяти пальцев. В Шурином восприятии эта фигура расширилась, а пальцы – линия вверх – линия вниз, вверх-вниз, и так пять раз – должно быть, требовали такого сосредоточения, что куда уж обращать внимание на их толщину. Вот и выходило крыло. «Нам разум дал стальные руки-крылья, – распевала я, любуясь собой, Мишей и Таней в Шурином исполнении. – Жалко, "вместо сердца пламенный мотор" не изобразил».

А весной мы ходили на этюды. На берегу купчинской речонки, спустившись почти к самой воде по крутому глинистому берегу, мы рисовали речку и противоположный берег. Шура рисовал речку не пространственно – как ряды прямых или волнистых линий, начинающихся за краем листа и уходящих за противоположный край. Река у него выглядела как кусок воды. Прямоугольный и ровный. Шура рисовал ту часть речки, которая была перед его глазами. Не больше и не меньше. То, что не помещалось в его зрительный диапазон, не имело никакого значения.

Семь зачёркнуто, восемь в круге

– Какое у тебя любимое число?

– Семь восемь. – Как?

Семь зачёркнутое, восемь, обведённое в кружочек.

Семь восемь – любимая фишка Шурика. Правда, теперь она уже почти в прошлом – там же, где алфавит, игрушечные белочки и многие другие Шурины пристрастия. А было время, когда семь восемь писалось на всём, на чём только можно писать – «коньками по льду, и кольцом по стёклам»: нет бумаги – пальцем на глади стола, нет стола – на автобусном стекле, а если и стекла не оказалось – тогда в воздухе.

Шура любит математику. Наверное, потому что она – наука точная и ответ на вопрос «сколько будет два плюс пять» мало зависит от контекста. Математика – Шуркин оплот в изменчивом и нелогичном мире, где два совершенно разных предмета могут называться одинаково, а окружающие только и делают, что совершают странные поступки.

А семь восемь – это шутка. Прикол. Хотя мне всегда виделось за этой шуткой нечто большее. Мировоззрение, что ли. Пишется пример. Скажем, три плюс пять. Равно семь. Пауза. Восемь.

5+3=7 8

На вас смотрят выжидательно и подсовывают фломастер. Вы должны зачеркнуть неправильный ответ. Если вы этого не сделаете, Шурик сам зачеркнёт. Пауза. В вашу руку снова тыкается фломастер – ваш последний шанс. Надо обвести восьмёрку в кружочек.