Нет мира в конном мире (СИ)

-- Если вы пришли в университет получать знания, то вы ошиблись дверью. Что возьмете, то и ваше!

Это был состоявшийся ученый и мудрый человек. Он все про нас, студентов, знал -- кто с кем дружит, у кого по какому предмету даже неявные "хвосты", и кто к ка­кому клану принадлежит -- литературоведов или "язы­кознавцев". Еще на первом курсе я почувствовала, что на кафедре идет какая-то странная война. Сделанный мною реферат по языкознанию был подвергнут жесточайшей критике со стороны нашего преподавателя польской ли­тературы Максима Павловича. Яду было вылито столько, что стало понятно -- существует какая-то другая причина для столь яростной критики, чем фактически допущен­ные мной в работе ошибки и неточности.

Мне не хотелось еще одной войны, я и в школе была сыта этим по горло. И выход нашелся как-то сам собой. После того случая я держала нейтралитет, благоразумно занявшись стилистикой, которая находится где-то посре­дине двух дисциплин. И от меня тут же все отстали, и моя учеба на славянской кафедре прошла в довольно добро­желательной атмосфере.

На филологическом мне посчастливилось учиться у замечательных преподавателей. Помню профессора Ива­нова, который всегда торжественно входил в аудиторию -- высокий, стройный для достаточно почтенного воз­раста, в идеально выглаженных белоснежных рубашках. Иванов читал лекции по русской литературе второй по­ловины девятнадцатого века. И как читал! Он не сделал в своих лекциях ни одной интонационной ошибки! Его речь была безупречной. Образцец ПРЕПОДАВАТЕЛЯ СТАРОЙ ШКОЛЫ. Я не пропустила ни одной из его лек­ций, удивительно красивых и по форме, и исключительно интересных по содержанию.

Помню первый экзамен -- древнерусскую лите­ратуру. Готовилась я к нему, прямо скажем, неважно. Приехали в гости тусовщики из Люберец, и мы всю

ночь слушали записи "Аквариума", вели душеспаси­тельные беседы и употребляли портвейн на моей про­сторной кухне. В итоге, из наспех прочитанных текстов я почти ничего не помнила.

Зато до сих пор помню свой билет -- "Житие Алек­сандра Невского".

-- Нуте-с, сударыня, -- прогудела басом грузная пре­подавательница по фамилии Демкова, или "бабушка Дем­кова", как звали мы ее за глаза. -- При каких обстоятель­ствах появился на свет Александр Невский?

Я густо покраснела и сказала:

-- Не знаю.

-- Да, матушка! А "Житие Александра Невского" вы не читали. Ибо, если бы вы его читали, то с легкостью бы ответили, что Александр Невский появился на свет от Святого духа.

Двойка была совершенно справедливая. Это был пер­вый и последний экзамен в университете, который я зава­лила. Ко всем последующим экзаменам и зачетам теперь готовилась аккуратно -- читала в течение года тексты, записывали их краткое содержание. Перед самим экзаме­ном просматривала сделанные записи. Я помнила, на ка­ком этаже жила старуха-проценщица, какой породы был пес у дамы с собачкой и какой мундир был у Чичикова. Собственно говоря, мундиров у этого литературного ге­роя было два -- брусничный и "цвета наварринского пла­мени с искрой". Это были излюбленные вопросы препо­давателей на экзамене. Считалось, что студент, читавший текст, обязан помнить такие подробности.

К экзамену у профессора Иванова студенты, даже са­мые несознательные, готовились тщательно. Читали тек­сты из данного Ивановым списка, записывая основное содержание повестей и романов, фиксируя все детали, на которые преподаватель мог обратить внимание при про­верке. Не ответить профессору Иванову было бы просто стыдно.

Каково же было наше разочарование, когда Иванов не явился на экзамен, и наши блестящие знания были проде­монстрированы какой-то аспирантке с кафедры. Причина оказалась серьезной -- тяжело заболела его жена. Глядя в глаза молоденькой аспирантки, я мысленно представляла себе высокого седого преподавателя в кипенно-белой ру­башке, который за время лекций не сделал в своей речи ни одной ошибки. Профессор Иванов стал тогда моим камертоном и примером для подражания. Я бесконечно благодарна этому удивительному человеку, который соб­ственным примером научил меня бережно и благоговей­но относиться к каждому родному слову.

С польским у меня как-то не заладилось. В ленинград­ской школе мне легко давался французский. Но я была слегка ленива и не слишком старательна в его изучении. Потом, в Абхазии, я начала учить английский с четвер­того класса. И этот язык тоже давался легко, играючи. И тут такая неудача с польским... Было странно копировать манеру "нарочито" произносить слова. Интонации, свой­ственные у нас речи не слишком культурных людей, были абсолютной нормой произношения для поляков. Ничего не поделать, уж такая в польском языке мелодика. Долго я не могла преодолеть внутренний протест, который рож­дался в душе, когда надо было ее воспроизводить. При­выкала мучительно и целый год и была исключительно молчалива на уроках польского. Меня уже собирались от­числять и даже нашли на мое место девочку с биофака. Но мне на роду было написано закончить университет по специальности "славистика".