В истории Шамиссо о человеке, продавшем свою тень дьяволу за бездонный кошелек с деньгами, герой пытается объяснить одному из встречных, что потерял тень, когда был в России. Его тень, мол, приморозило к земле, и он не смог ее отодрать. Я переиначил эту историю: я стал объяснять (насколько мне позволяли сиплые звуки моего голоса) своим знакомым, что потерял голос, как в историях с трубой барона Мюнхгаузена: когда я был в России, мой голос заморозился, прилип к родному небу (к небесам, а не к небу), и я вернулся обратно в Лондон безголосым. Это было чистое вранье, потому что в России, после моей эмиграции сорок лет назад, я больше не появлялся. Человека без голоса, как и без тени, все игнорируют. Какие бы умные мысли я ни высказывал, мои случайные собеседники повышали голос, как будто я слегка глуховат или несколько придурковат. Так разговаривают с иностранцем. В ответ из моего горла вылетало лишь ядовитое шипение. Человек без тени ищет мест, где туманы или сумеречный свет затемняют тот факт, что он не отбрасывает тени; точно так же и я стал посещать шумные пабы, где никто друг друга не слышит и не слушает из-за грохочущей музыки и поэтому все изъясняются жестами – голос не требуется. Я стал увлекаться спиртными напитками. Но трезвость ума я сохранял, несмотря ни на что.
Следователь постоянно возвращается к одному и тому же вопросу: почему во время встречи с моей будущей жертвой у меня в кармане была бритва? Следователь пытался отыскать улики и доказательства того, что убийство было преднамеренным. Я этого не отрицаю, что приводит в бешенство моего адвоката. Я снова и снова объясняю следователю, человеку дигитальной эры, что я привык работать на радио с магнитофонной пленкой. До самого последнего времени (даже в эпоху перестройки в России – когда, собственно, и начался мой конфликт с Корпорацией) запись голоса редактировали все еще механически: то есть вырезали ненужный кусок пленки на магнитофоне и склеивали концы прозрачной клейкой лентой. Для разрезания пленки существовали острые бритвы – их держали в картонных коробочках. Каждая миниатюрная бритва (размером с фалангу пальца) была упакована в картонную обертку-переплет, чтобы эти бритвы можно было носить в кармане. У меня в кармане всегда валялась целая куча таких бритв. Как я уже упоминал, мне в офисе до последнего времени позволялось держать старый магнитофон и редактировать свою запись на магнитофонной ленте с помощью бритвы и клейкой ленты. Поэтому у меня в кармане в ту роковую встречу с моей будущей жертвой и оказалась бритва.
У меня даже возникла идея: а что, если нарезать мои старые записи в виде отдельных слов и кусков предложений на все случаи жизни – для разных передач; ведь, в конце-то концов, вся наша жизнь состоит из клише – из таких отрывков можно сложить фразы на любую тему. В аудиоархиве Корпорации существовал даже Департамент пауз, где держались экземпляры «тишины» в разных студиях, чтобы через подобную атмосферическую паузу можно было соединить куски пленки, записанные в разных студийных аудиоатмосферах. И вот такой уникальной атмосферической паузой (с определенным фоном шипения) стал и я сам.
Окончательно смолкнув, я стал прослушивать свои старые архивные записи, не без чувства ностальгии наслаждаясь звучанием своего баритона. Вслушиваясь в себя самого, я был одновременно как бы и Эхом, и Нарциссом, разглядывающим отражение самого себя в звуках. Я помню, как на пике отчаяния при мысли о том, что я никогда вновь не обрету своего голоса, мне пришла в голову мысль: а что, если существует на свете человек с голосом совершенно идентичным моему? Мое ожившее Эхо. Собственно, близкие родственники очень часто говорят совершенно похожими голосами: у них один и тот же тон, интонация, выговор, словарь. Я мог бы усадить его в студии и, общаясь с ним беззвучно на языке глухонемых (как в шумном пабе), подсказывал бы ему каждую фразу – метаморфоза радиовещателя в чревовещателя, невидимого для слушателя.
И вот в один из четвергов (еще недавно – день моего еженедельного выхода в эфир), когда я сидел один в пустой квартире, глядя, как молчаливо закатывается солнце над шумным городом, раздался телефонный звонок. Я снял трубку (я не пользуюсь мобильными новшествами) – и услышал в телефонной трубке собственный голос! Я вначале даже подумал, что говорю сам с записью собственного голоса на автоответчике. В трубке звучал мой голос. Не против ли я встретиться с обладателем моего голоса сегодня вечером в баре Корпорации? Ошеломленный и заинтригованный, я издал некое шипящее о’кей, подтверждающее мое согласие. Голос сказал: крайне рад и будет ждать меня с нетерпением за столиком № 101 (напитки в нашем корпоративном баре заказывались на номер вашего столика) рядом с аквариумом.