Нет у меня другой печали

Возвращаемся со своими сокровищами на судно, прячем все подальше от посторонних глаз, а затем поднимаемся на капитанский мостик. Просторная, застекленная со всех сторон рулевая рубка. Как и везде на судне, здесь идеальная чистота. Где-то когда-то довелось читать, что придирчивые судовые боцманы проверяют чистоту белоснежным платочком. Мы тоже проводим там и сям носовыми платками, однако — пыли ни следа. На лице капитана мелькает усмешка. Не поймешь, то ли он доволен безупречной чистотой судна, то ли рад, что мы посрамлены. А мы уже так и вьемся вокруг Сербаева. Как говорится, заходим издали, исподволь. Выясняем, что «Каунас», как и другие теплоходы того же типа, построен на Красноярской судоверфи. Такое судно может принять на борт до полутора тысяч тонн груза, а два дизельных двигателя развивают мощность в тысячу сто лошадиных сил. Однако в первый рейс «Каунас» берет только семьсот тонн, хотя трюмы будут полностью загружены. Почему? Да потому, что «Каунас» везет целый универмаг. Чего только не будет в его трюмах: галантерея и парфюмерия, начиная с пудры, зубной пасты и кончая лентами, резинками, галстуками; есть и отдел готовой одежды, заваленный всевозможными брюками, пальто, платьями, бельем, ватниками; обувь тоже на любой вкус — кирзовые сапоги, валенки, элегантные импортные туфли, а один из трюмов забит мебелью. Особенно много письменных столов. Видимо, цивилизация вместе с добрыми своими плодами несет в отдаленнейшие уголки и своего неизменного спутника — бюрократизм, ибо все эти письменные столы отправляются в Эвенкию по заявкам и требованиям различных учреждений. А по дороге, кажется, погрузим еще шестьдесят тонн овса и несколько тонн меда.

— Настоящий универмаг, — повторяет Сербаев и пренебрежительно усмехается, точно все это обилие и пестрота грузов роняют престиж и судна, и самого капитана.

Я не забываю, зачем мы явились, и говорю:

— Каунас — мой родной город.

Капитан окидывает меня недоверчивым взором, и я еще раз заявляю, что действительно родился и вырос в Каунасе. Для вящей убедительности добавляю, что и родители мои — коренные каунасцы.

— А я-то думаю, почему Назаров прислал именно к нам, — как бы про себя замечает капитан. За этими словами кроется вереница мыслей, которые, очевидно, не давали ему покоя. И конечно же большинство тех мыслей не в нашу пользу. Ну что же, самое время завести разговор по душам, сломать лед и подружиться.

— Не согласитесь ли вы отметить с нами такой случай? Несколько рюмочек коньяка за успехи «Каунаса» и каунасцев.

— С удовольствием присоединился бы к вам, но в ближайшее время не могу отлучиться с судна. Осталось полсуток до отплытия, а работы еще невпроворот.

— Не обязательно отлучаться. Можно отметить и здесь, на судне. Так сказать, пропишем коренного каунасца на «Каунасе»…

— Есть приказ министра, запрещающий брать на судно какие бы то ни было алкогольные напитки, — отворачиваясь, говорит капитан, и трудно понять, то ли рад он, то ли не рад, что министр издал такой приказ. Но во всяком случае, одно мы понимаем и без дополнительных объяснений: либо этот человек не доверяет нам, либо в рот не берет спиртного. Последнее представляется нам абсурдным. Тем более что речники, так же как и моряки, зарекомендовали себя в этой области ничем не хуже, чем представители всякой другой профессии. Они, как говорится, тоже не квасом утоляют жажду… Остается предположить, что этот человек нарочно избегает сближения. Глупая и довольно грустная ситуация.

До самой ночи громадные краны все таскали и таскали на судно кирпич, железные балки, спички…

Утром «Каунас» отчалил. Еще горели красные и белые огоньки бакенов, указывая судам путь, отмечая опасные места. Когда-то меня манила профессия бакенщика, как одна из самых романтичных. В маленьких домиках, прижавшихся к самой воде, казалось, можно было найти то, чего нигде не найдешь: и русалок, и старых, замшелых водяных, и давние легенды о тайнах, ревниво скрываемых глубокими речными омутами… Хорошо, что я все-таки не стал бакенщиком, а то ходил бы нынче в безработных. Нет больше на Енисее старых, окутанных романтикой домишек бакенщиков, да и сами бакенщики теперь совсем не те, они, как простые смертные, трудятся в две смены. Теперь они работают не в одиночку, а бригадами. За каждой бригадой закреплен участок в шестьдесят километров, и выдан катер, на котором бригада объезжает свои бакены, вечером зажигая, а утром гася огни.