— Если ты своими словами разрушишь брак своих родителей, то застрянешь здесь и после его смерти, — сказал он и отвернулся, Алле показалось, что у него слезились глаза. — Тогда ты не вернешься. Не сможешь. Застрянешь. Так что думай, что и когда ты говоришь.
— Я думаю. Я осторожна. Они не расстанутся.
Алла посмотрела на наручные часы: было почти пять утра. Спать не хотелось.
— Ты уже успела в него влюбиться? — спросил Сёма серьезно. — Когда он не болел, то был великим человеком. Жаль, что ты только сейчас его узнала.
— Я не влюбилась, — Алла отвернулась и ускорила шаг. Ей показалось, что желудок свернулся в удушающую петлю.
— Мы с тобой, гостья из будущего, влюбились в тех, с кем нам не суждено быть, — с досадой сказал Сёма.
— Я знаю, знаю! — воскликнула Алла, обнимая себя руками. Куртка Фаддея почему-то не грела осенью в пять утра.
— Просто не хочу, чтобы ты сражалась с ветряными мельницами.
— Может быть, лучше сделать так, чтобы я не рождалась! Их будущая семья будет ужасной! Моя жизнь будет наполнена пьянками, криками и слезами!
Алла почувствовала, как слезы покатились солеными каплями по щекам и сорвались к земле. Даже если Алла вынудит Ивону бросить Анатолия, то какой от этого будет прок, если сама она застрянет в этом времени? Она еще не решила для себя — хотелось ей вернуться или остаться. Обе эти возможности пугали ее равносильно, потому что она совершенно не знала, что ожидать в дальнейшем. Это незнание пугало ее больше всего на свете, заставляя чувствовать одиночество и вязкую безысходность.
— Может, ты уже успела что-то поменять в лучшую сторону? — спросил Сёма, протягивая ей носовой платок.
Алла шумно высморкалась и утерла слезы. Она не была уверена в том, что не сделала еще хуже.
— Я не знаю.
***
Еще из коридора она услышала какой-то грохот и старческое причитание. В больнице все еще стоял запах чьих-то болезней, медикаментов и бинтов.
— Куда ж ты, Дима, засобирался! — это был голос все того же деда, который когда-то назвал их «голубками». Алла влетела в палату, опасаясь какого-то скандала, но замерла в дверях: Фаддей ожесточенно собирал свои вещи, будто хотел уйти раньше ее прихода. Алла сжала кулаки от досады — он чуть не ускользнул у нее из-под носа.
— Дима! — возмущенно сказала она. — Какие-то планы?
— Я выписался, — раздраженно ответил он. — Все равно мне не поможешь, а химию мне даже тогда поздно делать было. А сейчас что, сейчас ее еще даже не практикуют!
Фаддей возмущенно всплеснул руками и, закинув на плечо рюкзак, прошел мимо Аллы. Он остановился, постоял немного, а потом обернулся.
— Ну так, проводишь меня до дома?
Алла закивала и подхватила его под руку, сразу ощущая тяжесть, с которой Фаддей навалился на нее.
— Ну чего ты Сёму с машиной не подождал? — спросила Алла, а Фаддей на это только хмыкнул. — Ты как маленький. Думал, мы тебе запретим? Или будем злиться?.. Конечно, будем, но только ты в праве выбирать, что делать дальше.
Алле показалось, что ей удалось его смутить. Фаддей поджал губы и медленно выдохнул, словно старался успокоиться.
— Прости. Просто сейчас мне, — он запнулся, — трудно. Я хочу снова почувствовать себя нормальным. Здоровым.
В трамвае он сел, а Алла встала рядом. Она положила руку ему на плечо, даже сквозь ткань он казался горячим, как факел или, скорее, спичка. Та, которая уже догорала, а поэтому обжигала кончики пальцев.
— Я понимаю. Хочешь, можешь поспать?
После ее слов он тут же прикрыл глаза, и Алла заметила, как молодо он выглядел. Трамвай медленно ехал к нужной им фонтане, а Алла продолжала гладить Фаддея по плечу. Она отдернула руку, вспомнив, что он терпеть не мог жалость. Чувство, что ее одолело, она не могла назвать жалостью к больному человеку, это было что-то большее, до этого малоизученное. Скоро пришлось его разбудить, чтобы не проворонить остановку и выйти вовремя.
Его квартира была далеко от моря, в спальном райончике. Дом довоенный, старый, с высокими потолками. Он открыл скрипучую дверь, и Алла будто попала в прошлое столетие. Полностью белые стены были украшены множеством фотографий, с которых на нее смотрели незнакомые люди. Они все были рождены в разные десятилетия. Многие улыбались, кто-то был серьезен. Над кухонной столешницей висело фото молодого мужчины на инвалидной коляске. Фаддей заметил взгляд Аллы и коротко сказал:
— Давид.
У мужчины были кудрявые волосы и смеющиеся глаза.
Фаддей сделал им кофе с лимоном, разлил по совершенно удивительным чашкам хрустального сервиза и поставил на мраморный столик. Алле стало чуть ли не физически плохо от жизни, что хранила эта квартира. Ей на короткое мгновение показалось, что они попали в музей. В гостиной стояло несколько шкафов, доверху заполненных книгами. Хорошо, что она жила у Сёмы.
— Аллочка, — позвал ее Фаддей. Он протянул ей связку ключей. — Это от квартиры. Все документы лежат в ящике для посуды. И не смотри так на меня! Я еще в состоянии отлучиться из больницы самостоятельно и написать завещание.
— Но оно недействительно, — ошарашено сказала она. — Я еще не родилась.