Они зашли в плохо освещенную комнату, где было терпко, как в больнице, стоял плотный запах лекарств и сигарет. Алла заперла дверь на замок. Звук из других комнат почти не доходил до них.
Фаддей расстегнул пару верхних пуговиц на своей красивой, яркой рубашке, но вдруг остановился. У него дрожали руки.
— Я помогу тебе, — сказала Алла и подошла к нему вплотную. Она заметила, как он склонил голову на бок, невесомо касаясь щекой ее лба. Алла оставила пуговицы и на мгновение отстранилась, чтобы после поцеловать Фаддея. Его губы были сухими, как пляжный песок, и Алла, почувствовав странный порыв, положила руку ему на шею и обняла крепче.
— Ты не обязана делать это из жалости, — сказал он сразу, как закончился воздух. Их короткие поцелуи прекратились, и Алла только вздохнула. Она снова начала расстегивать пуговицы на его рубашке.
— Я делаю это из отчаяния, — ответила она. — Не знаю, сколько еще времени смогу провести с тобой.
— Глупости все это. Я тебе, считай, жизнь сломал, а ты меня за это целуешь.
— Не сломал, — сказала Алла, снимая с него рубашку. — Благодаря тебя я не стану скучной и посредственной.
Она слышала, как стучало его сердце, и с отстраненным спокойствием представила, что ее сердце было в стократ громче.
— Ты пожалеешь, — сказал он с той неприятной интонацией, которая раньше раздражала Аллу. В этот раз ей просто стало смешно.
— Конечно пожалею, через лет сорок, — сказала она, Фаддей неожиданно рассмеялся и быстро поцеловал ее в губы. Он сел на кровать и за руку потянул Аллу на себя.
Алла откинула назад слишком длинные волосы, уловив от них едва заметный табачный шлейф. Утро, когда они только готовились к вечеринке, казалось бесконечно далеким, и ее мысли в то время стали тусклыми и дымчатыми. Алла вдруг вспомнила, о чем думала утром: что она не сумеет поменять родителей, что Сёма будет несчастно влюблен в ее мать, а сама она останется с разбитым сердцем и трауром. Ей стало так больно от этой мысли, она сморгнула слезы и поцеловала Фаддея.
— У тебя губы соленые, — сказал он.
— Потому что я Черное море, — в шутку ответила она. Алла не хотела портить вечер своими бессмысленными переживаниями о том, что еще не произошло.
— Тогда я хочу утонуть, — сказал Фаддей и поцеловал ее в шею. С каждым поцелуем его губы казались все мягче, а руки, кажется, дрожали не так сильно. Он снял с нее платье и лифчик, протянул ближе к себе и коснулся своей щекой ее щеки. Алла чувствовала себя натянутой тетивой самодельного лука, который ей когда-то сделал чужой отец. Алла казалась сама себе той дурацкой рогаткой, что стругали из дерева две недели, а вышло из рук вон плохо. Она сравнила себя с камешком, который разбивал стекла заброшенного дома. Все эти сравнения накрыли ее, на секунду пленили, а после испарились из головы без следа.
— Ты же побудешь со мной хоть немного? — спросила Алла, отстраняясь от слишком горячей груди Фаддея.
— Побуду хоть немного, — он слабо улыбнулся. — Давай не будем это продолжать, — вдруг добавил он. — У меня просто сейчас не получится…
— Я поняла, — сказала Алла, чувствуя досаду. Она положила руку ему на лоб. — Таблетки пил? От температуры.
— Уже не помогает, — ответил Фаддей, небрежно стягивая штаны. Он залез под одеяло, закрыл глаза и почти мгновенно уснул. Алла подвинулась к нему ближе, стала приглаживать черные волосы и рассматривать его молодое лицо.
— Жалко, что когда ты был бессмертен, я еще не родилась, а теперь ты умираешь, — прошептала Алла, обнимая Фаддея. Он во сне слабо вздрогнул, словно от кошмара, и прижался ближе к Алле. Она задумалась, почему умирали только самые лучшие люди, и не смогла найти ответ. Алла вспомнила, как в их первую встречу испугалась Фаддея, как он отдал ей свою куртку, и от этих мыслей у нее закололо в висках. Она шмыгнула носом и вытерла заплаканное лицо об одеяло.
Она проснулась от жажды, высвободилась из теплых, уже не горячих объятий Фаддея и встала с кровати. Он снова дернулся, будто потерял что-то, перевернулся на другой бок и продолжил спать, обняв одеяло.
Алла накинула свое цветастое платье и вышла на кухню: там шумела вода и звенели, почти не слышно, одна об одну тарелки.
— Который час? — спросила она у Ивоны.
— Второй час ночи, — ответила она, не отрываясь от мытья посуды. — Почти все гости разошлись, остались мы с Толиком, да и Сёма. Он спит в зале.
— Можете оставаться до утра. Да и оставь посуду, я утром домою, — сказала Алла. Она села на табуретку, подперла голову рукой и закрыла глаза.
— Ты выглядишь расстроенной.
— Просто еще раз убедилась, что человек, которого я люблю, смертельно болен, — устало ответила она. — Я иногда спрашиваю себя, почему мы не встретились раньше.
— Все равно ты счастливая, — сказала Ивона, усаживаясь на соседний стул. Она не курила и была абсолютно трезва. Аллу вдруг осенила дурацкая догадка.
— Я могу тебя поздравить?.. — спросила она, внимательно рассматривая Ивону.
— Что?
— Ты беременна, не так ли? — Алла постаралась улыбнуться, но вышло натянуто и пластмассово.
Ивона промолчала, отвернулась и закрыла лицо руками.