Его вещи смотрелись на ней очень дурацки: прямые джинсы пришлось закатать, а футболку заправить в них, чтобы не мешалась. Алла накинула поверх кожанку Фаддея и совсем не узнала себя в отражении старого зеркала. Она обычно носила платья, а волосы укладывала лаком. Сёма дал ей совсем немного денег на проезд.
Алла очень долго ходила по городу, посещая каждый ресторан и кафе, но нашла нужное ей место только под вечер. Удача никогда ей не улыбалась. Свою мать она узнала с большим трудом: прямо перед ней стояла слишком худая девушка, совсем немного старше ее самой. Алла встряхнула головой, стараясь сбросить наваждение, но девушка никуда не пропала. Она улыбнулась.
— Я ищу работу, — сказала Алла, едва слыша свой голос. Она почувствовала, как защипало глаза. — Опыт у меня есть: могу стоять на баре или быть в зале.
Ее мать удивленно подняла светлые — как и у самой Аллы — брови. У нее была короткая стрижка каре, так знакомая Алле со старых снимков на пленку.
— О! — только и сказала она. — Я позову администратора.
Ее взяли на работу, почти не раздумывая. В 90-х всегда нужны были лишние руки. Первую свою смену на новом месте она пережила с трудом: сказали работать допоздна, а Алла, как назло, забыла Сёмин номер домашнего телефона.
— Меня, кстати, Ивона зовут, — сказала ей ее мать, а Алла чуть было не ответила «Я знаю». Она узнавала ее в каждом взгляде, вдохе. Алле казалось, что она даже знала, о чем Ивона могла думать в какой-то момент.
В ресторане, убранном в простом стиле, где стояло всего-то десять столов и длинный бар, было странно тихо. Кофе подавали в простецких белых чашках на красном блюдце в белый горошек, что заставило Аллу против воли вспомнить их семейный сервиз. Казалось, такие чашки и блюдца были дома у всех людей на свете.
«Тебе семнадцать, тебе опять семнадцать лет
Каждый твой день рожденья хочет прибавить, а я скажу нет.
Твой портрет, твои дети, я расскажу им о том:
“Дети, вашей маме снова семнадцать, вы просто поверьте, а поймете
потом”».
— Хорошая песня, а? — спросила ее Ивона, усаживаясь на барный стул. Алла заметила новенькое радио, прицепленное под самый потолок. — Только недавно вышла!
— Хорошая, — согласилась она.
«Пусть все будет так, как ты захочешь,
Пусть твои глаза, как прежде, горят
Я с тобой опять сегодня этой ночью
Ну, а впрочем, ну, а впрочем, следующей ночью, следующей ночью,
Если захочешь, я опять у тебя».
Песне было уже двадцать лет. Алла знала ее наизусть, но подпевать не стала — вдруг бы Ивона обратила на это лишнее внимание. Возможно, это было глупым опасением. Никто и подумать не мог, что путешествия во времени реальны.
— Ты и вправду знаешь свое дело, — задумчиво сказала Ивона. — Сколько тебе лет?
— Девятнадцать, — ответила Алла, не прекращая натирать бокалы для виски.
— Со скольки работаешь?
— С пятнадцати.
Ивона удивленно на нее посмотрела, но промолчала. Они закрылись глубокой ночью, и пришлось вызывать такси. В машине было душно, Алла неудобно упиралась коленями в спинку водительского сиденья. На прощание Ивона ее обняла, и Алла на несколько секунд забыла, как дышать. В детстве мать её не обнимала, при встрече только сухо целуя в щеку.
— У тебя красивая мать, — сказал Сёма Алле, как только открыл дверь. — Я видел, как вы курили возле такси.
— Курила только она.
— Без разницы.
И он тут же ушел спать, будто только и дожидался ее возвращения.
***
У входа в больницу она стояла, пытаясь собрать мысли в кучу. Желудок неприятно скручивало, а где-то в легких пекло, как от изжоги. Алла не любила больницы. Она плотнее запахнула кожаную куртку Фаддея и зашла.
Фаддей выглядел заспанно, но немного лучше, чем накануне. Алла нашла поодаль табуретку и села, тут же уставившись в окно. Она еще не решила для себя, как к нему относиться.
— Тебе не стоило приходить, я ужасно выгляжу, — сказал он охрипло, и Алле показалось, что перед ней столетний старик. Но как только она отважилась вновь взглянуть на Фаддея поняла, что он все еще был молод. Настолько, что это никак не вязалось с его тяжелой болезнью. С момента их первой встречи его волосы отросли и больше не напоминали армейский ежик, под глазами, словно грязью, нарисовались синяки.
— Ты выглядишь получше, чем в нашу первую встречу, — немного лукаво сказала она.
— Возможно.
Они молчали. Алла вдруг встрепенулась.
— Ты мне что-то принесла, — сказал Фаддей уверенно. Он нервно теребил край своего шерстяного покрывала, будто ее присутствие очень выбивало из привычной колеи.
— Чехова, рассказы. А то тут у тебя скука смертная, — ответила Алла, уже не удивляясь, что он знал что-то наперед.
Фаддей на нее странно посмотрел. Она впервые видела его настолько растерянным, словно он вдруг забыл свое имя.
— Это точно, что смертная, — сказал он с укором. Его зеленые глаза показались Алле похожими на две старые кувшинки.
С соседней кровати вдруг прохрипел лысый, как колено, дед:
— Эх, молодость! Цени, что она к тебе ходит, на таких девках женятся!