Нетленный прах

Помимо этого, Ансолу беспокоил еще один вопрос: куда девалась Ана Роса Диэс? Что случилось с той визитной карточкой, которую предположительный иезуит предположительно оставил матери Галарсы? Какое значение мог иметь этот кусочек картона и зачем девушка так старалась передать его Томасу Сильве? И какая связь между этим и ее исчезновением? Ансола искал ее по всему городу. Он отправился к Элоисе Барраган, матери Галарсы, но там ее не нашел. Поговорил с сеньорой Элоисой, оказавшейся на поверку куда более изворотливой, чем могло бы показаться сначала, но выяснил только, что Ана Роса ушла по-воровски, никому ничего не сказав, да еще осталась должна за две недели проживания. Комнату ее, разумеется, немедленно сдали, однако новой жилички дома не было, а без нее хозяйка попасть в комнату не могла. Ансола решил поискать ее в жилище Галарсы, доме № 205А по Шестнадцатой калье, однако, явившись туда за три дня до Рождества, застал там муниципального инспектора за процедурой выселения. Весь скарб Галарсы и его сожительницы Марии Аррублы – мебель, ящики, убогая одежда и прочее – были выставлены на улицу и ждали, когда кто-нибудь их заберет. Ансола узнает впоследствии, что эта процедура дала немаловажные и неожиданные результаты – инспектор обнаружил припрятанное за деревянными ящиками заточенное лезвие, а в нескольких метрах от него – деревянную рукоятку-топорище со шнурком. Топорик был в точности такой же, как тот, что послужил орудием убийства. Странно, что его не нашли в самый день совершения преступления, когда явившиеся сюда полицейские производили тщательный обыск.

– Новый, – сказал Ансоле инспектор. – Им не пользовались.

– Он наточен, – ответил Ансола.

– И очень остро наточен. Странно, что он вообще здесь. В плотницком деле такие не применяют.

– Это секач, – сказал Ансола.

– Чего?

– Так он называется. Странно не то, что он здесь, а что им не пользовались.

С того дня Ансолу стали мучить две навязчивые мысли: во‑первых, преступление замышлялось намного раньше, чем о том сообщили убийцы, продолжавшие твердить, будто план созрел у них накануне вечером, когда они сидели в распивочной, а, во‑вторых, третий топорик должен был принадлежать третьему нападавшему, а тот по причинам, о которых гадать бессмысленно, так и не пустил его в ход. Собирался ли кто-то третий принять участие в убийстве? Ансола стал расспрашивать о нем всех, с кем имел дело на допросах, пытаясь восстановить хронику убийства через показания новых свидетелей или через внимательное чтение показаний прежних. Он отлично сознавал, что картина преступления меняется точно так же, как наша память: с каждым новым днем, с каждым новым разговором, с каждым открытием – пусть самым ничтожным – прежние представления и фигуры улетучивались, и на Седьмой каррере, там, где раньше никого не было, появлялись люди, но зато с Девятой калье исчезал силуэт, прежде всегда находивший там. Ансола заметил, что на него стали коситься: в Боготе проведали, какого рода поручение он получил от семейства убитого генерала. «Вот он, – услышал он у себя за спиной в кафе «Виндзор». – Такой молоденький? – сказал другой голос. – Не знал, что таких сопляков впутывают в серьезные дела. – А третий произнес: – Думаю, до Нового года не дотянет». Ансола обернулся, но все посетители уткнулись в газеты. И как воды в рот набрали.

Близился Новый год. Мостик меж ним и старым Ансола заполнял, в очередной раз перечитывая показания свидетелей, пытаясь найти упоминание, пусть не прямое, о том, был ли с Галарсой и Карвахалем кто-то третий. Свидетели рассказывали о нападении, о нападавших, о жертве, о тех, кто звал на помощь, и о тех, кто эту помощь оказывал. Но прояснить ничего так и не удавалось. Тем не менее в начале января он вышел на двух человек, которых раньше не допрашивал, несмотря на важность того, что они имели сообщить.

И это они его нашли, а не он их. На улице с Ансолой поравнялся какой-то господин в галстуке-бабочке и зашагал рядом. Он представился Хосе Антонио Лемой и сообщил, что пытался дать показания следователям, но тщетно. «Расскажу вам, что видел не я, а другой человек. Надеюсь, вы ему поверите». Другого человека звали Томасом Карденасом, он служил в Сенате, вышел из Капитолия за минуту до преступления и видел воочию все. «Все?» – спросил Ансола. – «Всё», – ответил Лема. Карденас рассказал ему и еще нескольким приятелям в кафе, причем так ясно и внятно, что невозможно было не принять на веру его слова. «И что же именно он увидел?» – спросил Ансола. «С этими двумя убийцами был еще некто третий».

– В самом деле? И кто же это?

– Карденасу этот человек был незнаком. Но первым ударил генерала именно он. Карденас видел только орудие убийства – и то издали, и ему показалось, что это был кастет. Он отправился в полицию, но там его и слушать не стали.

– И что же ему там сказали?

– Что эти сведения ценности не представляют. И извращают суть происшествия.