Неудачная шутка (СИ)

После минутной раздачи распоряжений, показавшейся ему часовой, он, оглушенный скрипом своих суставов, устремился в южное крыло, беспокойно перекладывая в кармане пижамных брюк тельце отцовского Брегета, с неохотой остановившись лишь ради визита в уборную. В зеркале он увидел привидение - можно было догадаться! - но хорош же он был бы, если бы не почистил зубы перед визитом на ковер его Величества…

В искомой комнате свет был приглушен, почти не существовал, словно в сплетении ветвей на тропических обоях было время прятаться ночным животным, но комната не была пуста, и его перекинуло из ледяной, угрюмой покинутости в огневую, навязчивую жажду.

Все та же осень плескалась за окнами, вкрадчиво втекала, прелая, отдающая белым признаком предстоящих холодов, в лазейку приоткрытой фрамуги.

Вальяжно рассевшийся на неприбранной кровати Джокер коротал время среди приличного бардака за изучением квадрата окна - его хищные глаза тлели привычно надменно и холодно, и в них пока не было настоящей тьмы - треска рвущейся реальности или потребности причинить недоступному боль, только неимоверная скука.

На нем были лишь привычные противозаконно узкие брюки и уродливая лиловая рубашка, сдобренные одной только бледной мишурой подтяжек: нестандартный приступ задумчивости сразил его прямо посреди облачения? На нижней губе застыла крупная капля слюны; лицо, лишенное грима, все равно молочно белело в полумраке, будто равнодушная театральная маска.

Брюс, как самый аскетичный из владельцев вычурных особняков, эту гостевую, созданную пусть и с по-семейному ограниченной, но эксцентричностью, не любил, но с этим обитателем она приобрела некоторый шарм: пыльный дух старины сменился пряностью таких противоречивых соседей, как крепкий пот и мыло, фарфоровые кошки на каминной полке оказались разложены так, будто собирались максимально неразборчиво приступить к грязнейшей мартовской оргии, а на носатую голову престарелого птичьего чучела, в декоративных целях водруженного на секретер еще Патриком Уэйном, был демонстративно натянут клетчатый носок с дырявой пяткой.

- Нет, - с порога выдал он, на пути к злодейскому ложу натыкаясь на локальные залежи грязного цветного белья, разрозненные стопки дорожных карт, дрянных бульварных романов и справочников, потоптанные брецели, помутнелые виноградины, похожие на глаза давно мертвых рыб, тарелки, полные вялеными временем колечками лука, раскрошенными огрызками тыквенного пирога и подсохшими корочками хлеба (похоже, сэндвичи с тунцом с его израненным желудком ему по вкусу, надо же), удивляясь только, как и зачем Джеку удалось нейтрализовать заботливую руку дворецкого, сделавшего наведение порядка смыслом своей жизни.

У него даже получилось разгрести себе проход, и тряпки отправились в угол, а стопка тарелок - за дверь, хотя наклоняться было тяжело, и в ушах начинала шуметь тяжесть давления - до этой секунды он и не представлял, насколько сильно его приложили неведомые медикаменты.

Пышущий агрессивным морозом Джокер покосился на него, безнадежно плохо имитируя непринужденность, поскольку любопытство в нем взяло верх над драматизмом.

- Ты о чем, Бэтти? Опять начались глюки? - хрипло отозвался он, спуская вызывающе оголенные ступни на пол, и взялся так пренебрежительно разглядывать мягкие спальные брюки хозяина, будто это был пояс для чулок. - Могу посоветовать хорошего врача. И таблетки у него без рецепта.

У Брюса перехватило дыхание: это была злая обида, тлеющая ярость, достойная соразмерных в представлении этого человека демонстраций: заложенной в школе бомбы, лезвия у горла, долгой грязной ссоры - какое наказание придумал ему этот категоричный тиран, какую каторгу? Сперва ему было невдогад, где лицемерно опускаются ресницы, а где начинается уже настоящая болезнь; но сейчас он с некоторой долей удивления обнаружил высокое знание каждого тайного жеста, а потому мгновенно решил, что снова ошибается.

Он должен был, но отродясь еще не говорил с людьми снизу, и оттого слова застревали где-то в районе надгортанника, и он позволил себе слабость промедления, разжигая пристенный камин: глупый клоун, должно быть, как всегда продрог.

За дверью вспыхнуло и затихло тихое шуршание - Альфред коршуном бросился на выставленный прочь хаос - и он вымученно улыбнулся, впервые не зная, как говорить с Джокером.

- Знаю я твоего хорошего врача, - как мог беззаботно бросил он, зачем-то проверяя кочергой идеально сложенную растопку, хотя золы там не было и быть не могло: он был бескрайне одинок, в его мрачной берлоге не бывало гостей, которых мог бы обогреть его очаг, - лучше помолчи. И я не свихнулся, по крайней мере не так, чтобы разговаривать с галлюцинациями, - слишком быстро закончив с полешками, он подошел, и не слишком аккуратно уселся вплотную, останавливая себя только от обычного собственничества. - Я говорил с тобой. Нет, ты не будешь больше печален, Джо-кер. Никогда. Я тебе запрещаю.