Неудачная шутка (СИ)

- Знаешь, кто такие сильфиды? Брюс, - рычал он, насилуя живой водой мертвый рот. - Знаешь, сука? Кто такие сильфиды, мм? Думал, я оставлю тебя без присмотра, шлюшка? Нет, нет, нет. Я же сказал - ошейник. Это мой тебе ошейник, мое волшебное зеркало. Скажи мне, зеркало, на чью жизнь обменял свою жизнь этот дурак? Ради чего, зачем? Нужно было отыметь ее, Бэтс. Тогда бы я понял, тогда бы я знал, что делать, и ничего этого бы не случилось. Так - не понимаю. Почему ты тут? Почему ты не уехал?

Пока он, отбросив умирающего в сторону, ровно как тряпичную куклу, исследовал лужу рвоты, надеясь увидеть яд и желательно в виде целой капсулы - безумные мечты! - пропустил момент окончательного краха, и понял это только по неестественно закатившимся глазам на посеревшем лице, поменявшем цвет уже в который раз.

Второй раз человек сознания не теряет.

Этот очевидный факт разозлил его, раскалил добела, и он вскочил, отгоняя ярость, будто очередной побег решил бы его проблемы.

Сходя с ума от своей бесполезности, приложил мертвеца голой стопой в шею, в бок, в бедро, в подвздох - это оказалось приятно, это унимало пожар, и он наступил снова, еще раз, еще, с размаху, топча бездыханную грудь…

Не такую уж бездыханную: его побои, похоже, невзначай провели непрямой массаж сердца - или это просто иллюзия, обман зрения?.. Он опустился на корточки, с детским изумлением рассматривая слабые признаки чужого дыхания.

- Твою мать… Блять, Брюс, если ты сдохнешь, я убью тебя, клянусь! - зарычал он, морщась от прилива необъяснимого восторга, норовящего охватить его.

Он себя за это возненавидел - в такой сложный, позорный момент только испытывать счастье и больше ничего - и это чувство отлично подействовало: нельзя было забывать, кто он на самом деле.

- Весьма спорное обещание, - раздался вдруг голос от двери, и он махом осознал, как сильно забылся. - Мой печальный мальчик… Я не должен был оставлять его. Отойдите.

Джокер злобно молчал, не накладывая на себя хоть какой-нибудь более-менее приличной маски, призванной облагородить мерзостную звериную ярость, выкручивающую ему лицевые мышцы, и сперва взглянул в круглые зенки ружья, а поднявшись выше - в прозрачные старческие глаза.

- Это я. Я вернулся раньше, - терпеливо объяснил бесстрашный Альфред, опасно подходя ближе. - Ох, я думал, у Фокса уже паранойя на фоне деменции, а он оказался прав! - он самоубийственно нагло оттолкнул безумца плечом, закрывая обзор на хозяйское тело, и сунул ему в руки непонадобившуюся двустволку, неуклюже опускаясь на колени у тела.

Он видел, как дернулись клоунские пальцы, как пустые глаза рассчитали траекторию до ружья, до его шеи, как они стали темны, когда оружие выбивать не понадобилось. И он мог быть виновен, оставивший дом, что так долго хранил, но это было уже не важно, и он только рвано выдохнул, мельтеша, и руки у него тряслись, пожалуй, слишком сильно: странно было видеть Джокера, единственного на всем свете полностью холодного практика, на самом деле отрицающего реальность.

В спину ему раздалось подозрительно животное ворчание, но он был слишком настойчив, чтобы это могло его смутить.

- Можете скалиться сколько угодно, молодой человек, ту психологическую травму, что мне нанесло лицезрение вас неглиже, уже ничем не перебить. Вы не знаете, что ему дали? Конечно, нет… И почему вы не добиваете врага? А если хотите что-то узнать, попробуйте спросить. Я знаю, что будет дальше. Все, что вы собираетесь делать, - сказал он нечто странное, не дождавшись от упрямого босяка вопроса о прогнозах хозяина, и надежда спасти хотя бы одного из этих глупых детей, даже если ужасный липкий страх давил ему на легкие, сдавила ему грудь. - Заключим сделку? Просите у меня все, что угодно, и выслушайте мои условия.

Джокер, раздраженно отплевывающийся от хрустящего на зубах песка, вздрогнул и застыл, на самом деле удивленный.

Таким многословным бэт-покровителя он видел впервые - даже когда они заключали первый пакт о ненападении друг на друга, даже когда тот садился на уши со своими чертовыми овощами и нравоучениями…

- Ага, секунду, только накину свой принстонский кардиган! - сипло пролаял он наконец, взведенный острым запахом крови. - Чтобы не смущать вас своей елдой, сэр. Не зли меня, дедуля. Позвони уже, ты же знаешь, как завоняет говнище Готэма, если я окажусь застигнут рядом с ним! - отрычавшись, он едва мог говорить. - Никто больше не должен знать, что я существую. Никто. Мне это невыгодно, сечешь? Сердце. У него что-то с сердцем. Рвота не помогла. Ничего не помогло. Я не мог уйти. Вколи ему что-нибудь. Ему плохо. Ладно, я сам позвоню, ты бесполезен.

Низко похохатывая - каждый звук был росписью болезни и унижал его - мрачно набычился, запуская пальцы в волосы, недовольный тем, что ему помешали, и принялся тереть свой пылающий лоб, сводя черным брови в случайную гримасу скорби.

Он, сеющий смерть, отлично знал, что говорят, когда есть шансы (ничего, иди к черту, вызови полицию), и знал, что говорят, когда всему наступает конец (все будет хорошо).