- Да, Уэйн. Не я. Я был змеем в детском теле.
- Джек, - снова позвал Брюс, практично желая завершить свои дела до вступления в зазеркалье, и заговорил стыдно невнятно и бессвязно. - Я бы убил его. Руками. Собирался убить его голыми руками. Никогда не был так близок к этому, сорвался. Спасибо, что остановил меня. Спасибо, я тебе теперь должен. Убивать было не нужно - зачем? Ты даже не убиваешь… так. Скорее всего. Надо, наверное, попрощаться на всякий случай, - он остановился, непонимающе улыбаясь, лишенный ума, воли и гордости. - Он позволил себе слишком многое. Я… на самом деле я не знаю, не ошибся ли я, когда не закончил начатое?
Джокер вдруг явственно скрипнул зубами в кое-чьей несдержанной манере, перебивая неловкие, непричесанные слова.
Кризис сорвал с геройского облика вечную печать обязательного долга и хмурого самоконтроля - мимолетно он стал казаться моложе, улыбаясь, лишившись морщин, разглаженных покоем. Это смутило его: он такое уже наблюдал не раз - поцелуй смерти тому, кто ни о чем не жалеет.
Скоро красивое лицо подвянет и начнет гнить.
- Я помню разочарование в тебе, - зачем-то сообщил он серьезно, холодно оглядывая незрячие глаза, хотя живучестью Бэтмена был поражен, и не так уж и неприятно. - Не тогда, когда ты прокурорствовал. Не тогда. Тогда, когда ты отказал мне в самом начале. Не отвлекайся, выпусти меня.
И без того мало способный к мыслительной деятельности Брюс, конечно, ни черта не понял и совсем запутался: чертов клоун никогда ничего не предлагал ему тогда… Не предлагал же?
Все, что в его жизни не имело цены, этому человеку было пылью под ногами; все, что Брюс желал получить, было…
- Вот че-ерт, я такой дурак… - просипел он изо всех сил, хотя озноб, бивший его, тревожно усилился, и стоило обратить на этот намекающий на близость провала момент внимание. - Как мне объяснить, если ты никогда меня не поймешь?
Наконец полимерные путы были побеждены, и он дернулся вперед, почти падая, ослабевая от резкого движения, уверенный, что заслужил награду.
Но как только Джокер оказался на свободе, угол того самого, желанного плеча, острый и тяжелый, с размаху шарахнул его в грудь. Ладонь оказалась кулаком, и приложила обтянутое дорогой тканью бедро.
- Джек, - не смутился Брюс побоям, иронично улыбаясь багряной темноте, вставшей у него перед глазами: она была похожа на красный грим. - Поцелуй меня немедленно. Думаю, я умираю. У меня больше не болят колени, впервые за столько времени. Ты не можешь быть так жесток, чтобы лишить меня последнего поцелуя. Даже ты не можешь, да?
Размахнувшийся для нового удара Джокер заткнул его вялым, но жестким хуком - брызнула слюна и кровь из треснувшей от удара нижней губы, до того и так аномально пересохшей, вместе с этим высекая и непредвиденно довольный звук.
- Что за херня, Уэйн? - яростно зашипел он, когда ледяная рука прихватила его за ягодицу - он снова стоял на коленях, но теперь это не имело значения.
Хотя приоритет униженных просьб, казалось, принадлежал ему безраздельно.
- Не знаешь, что это, Нэпьер? - блекло передразнил его Брюс, вяло двигая пальцами по плотной голой коже. - Разменял… сороковник, и не знаешь… Щупаю тебя за твою великолепную задницу.
Прохлада множилась, озноб одолел его и он задрожал, мучимый призрачной вьюгой - ему стало очень холодно, до онемения: зимнее озеро затягивало его.
Выглядел он весьма плохо даже на тот, единственный обращенный на него взгляд - обмякнув, он рухнул на спину, чему-то счастливо хмурясь, сквозь ужасный белый шум еще успевая впитать холод паркета под своей щекой, холодный дух сквозняка и низкий клоунский голос, приглушенный кровяным биением его собственного пульса.
Поблескивающие лихорадкой серые глаза последовательно мутнели, будто покрываясь тонкой матовой пленкой - ртутной, тревожной.
- Да ты все еще под кайфом! Сука ты тупая! - загремел давший волю бешенству негодования Джокер, вздергивая одурманенную голову за волосы и, размахнувшись, отвесил лощеной щеке мощную пощечину, такую сильную, что отбил себе об изящную скулу кончики пальцев. - Тупая, бесполезная… Не теряй сознания. Если это будут твои последние слова, обещаю, я надругаюсь над твоим трупом! - прорычал он снова, сгребая героя за грудки под мягчайший, невиннейший кашемир, красно оскверненный едва не совершенным убийством. - Сломался, вечно все ломается…
Отрезвляющая слава подобных ударов оказалась фальшивой - никакого эффекта: Брюс, не успев попросить объятий покрепче, послушаться не успел, куда-то выпадая - от него осталось одно только температурное ощущение - сухой лед.
Омертвевший, он продолжал терять цвет - красивая кожа приобрела странный бурый оттенок, последовательно краснеющий - терять дыхание, слабеющее, словно теперь был ночной час, а не ясное, холодное утро, и он готовился ко сну.
Джокер снова похлопал его по щекам, разумно опасаясь выдавать новые удары сильнее, но это не помогло.