Неудачная шутка (СИ)

Если он смог кого-то спасти, он всегда был рад, даже если оставался с разбитым телом или репутацией.

- Можем проверить! - обрадованно откликнулся Джокер, но во взгляде его читалось что-то совершенно безумное: чуя слабину, он иррационально захотел вдруг коснуться Брюса просто так, без всяких скрытых смыслов, не в качестве провокации или попытки спастись - но так, чтобы можно было под пальцами ощутить остывающее тело, в глазах увидеть угасающий разум.

За секунду в нем вспыхнуло и было погублено множество порывов, отвечающих невысказанным желаниям - спровоцировать спасительную свару, где пальцы в результате вонзятся в мясо, и губы получат возможность прижаться к губам, не смея провозгласить старт разрушения, или обрести идеальную форму самопредательства, чтобы увидеть наконец самую логичную реакцию - отвращение, которое качало и его.

Никаких рукопожатий больше. Никогда.

- Джек, - властно потребовал Брюс чего-то неопределенного, - я знаю, что-то очень сильно изменилось. Я хотел бы знать, что.

Джокер вскинулся, косо оглядел его, словно решал, куда ударить ножом…

И решил.

- Это безнадежно, Бэт, - уклончиво провозгласил он, перемежая честность со лживыми ударами. - Не умею объяснить, не имею достаточного навыка.

В окно за их спинами ударил ветер-безумец, бросил в стекла горсть мокрого снега: эта зима и правда обещала быть холодной.

Брюс встревожился, подвергая Джокера поспешному осмотру на наличие страдания - так и есть, неловкие слова скрывали ярость и печаль - потому торопливо завладел его рукой.

- Что объяснить, Джек? - нервно спросил он, водружая оскверненную смертью ладонь на свое горло, поджимая длинные пальцы, словно когти электрода, проводника утешения. - Про Улыбку?

- Про нее самую, Брюс, - уныло подтвердил поддерживаемый Джокер, и растер пальцами так услужливо подставленный кадык, забавляясь с темной родинкой, отметившей его.

Ничего не имело значения.

В свою очередь собственное имя этим голосом неизменно волновало Брюса, но Джек был отмечен бедой, и самый страшный враг - прошлое - как можно было его одолеть?

Под горлом появилась странная сухость: “Самый скрытый тайник, самый недостижимый”. Вскроет даже Джокера…

- Вспомнил, кто это сделал? - резковато спросил он, упорно вступая в схватку с чужой минувшей бедой. - Твой…

- Оте-ец? Нет. Никогда, - внезапно откровенно заговорил Джокер, и тем тревожнее это было: финал, логичный конец, срыв масок. - Моего отца называли “светлый человек”. Да, так и называли, представляешь? Рубаха-парень. Не помню его лица, ничего из его внешности… Кроме рук. Худые лопаты, ногти в мясо разгрызенны. Не выношу теперь таких рук. Но они не касались меня, не проводили его волю через предметы. Ничего… такого.

Пока еще осознанно следующий в ловушку Брюс с содроганием (его снова смутил жадный интерес ко всему, что есть Джек, что его касается, что могло бы коснуться) понял, что “худые лопаты” это вольное описание собственных рук Джокера, узких ладоней, чудесных пальцев, мелких косточек. Прекрасные бледные ногти, всегда тщательно остриженные…

Его руки лишь кажутся красивыми? Это исходит из каких-то глубинных заблуждений?

Он незамедлительно возжелал снова приложить собственную ладонь к его ладони, чтобы опять обнаружить, что чужая длиннее и изящней, чтобы почувствовать под запястьем биение его жизни, несуществующие линии судьбы для невежд, небрежно стертые кислотой, осужденные вновь и вновь вытравливаться, лишь проявившись…

Нельзя же так сходить с ума… Но и границы стерлись, и можно было кое в чем, но быть благодарным Эллиоту: он вспомнил страх - свой личный, отчужденный от печали за все остальные, уже потерянные жизни - наконец-то, по-настоящему, впервые за много лет.

- А твоя… - нажал он аккуратно, все же бережно трогая равнодушно лежащие на его шее пальцы: самое загадочное и наверняка чудесное - та женщина.

Высокая, белоснежная, холеная? Печальная и хрупкая? Слишком много повидавшая, измученная? Чистейшая или совершенно обычная… Была ли она тонкой, плавной сиреной, русалкой, только наполовину принадлежавшей миру людей - его горькое морское тело было бы отличным доказательством этого - или наоборот, милой, округлой, уютной домохозяйкой, подарившей ему июньские костровые искры веснушек, пусть и побледневшие со временем, и осторожные карие глаза, и полный нос, как ни посмотри комичный, и эти, пусть спутанные водорослями, но имеющие настоящий цвет кудри, отметивший его простым жарким летом глубинки…

Взбудораженный, он слишком замечтался - призраки менад и весталок окружили его, сливаясь в один неясный, противоречивый, а потому обязанный быть максимально далеким от реальности образ.