Неудачник

— Молодым надо здоровье беречь! Вот я всю жизнь работал. В забое в одной рубашке работал! И что заработал? Всем плевать, глаз не видит, ногу ампутировать будут! Пять раз меня судили незаконно, в психушку определяли, нигде не помогают! Так что надо здоровье беречь, а то страна у нас сучья…

Меня уже пугает его резкая разгонка. Минуту назад улыбался, а сейчас даже вены на лице вздулись, как орет. Не здоровье надо беречь — мозги. Думать надо, соображать.

На кого этот страстотерпец всю жизнь батрачил? На государство, советскую власть? Вроде, не старый еще, лет пятьдесят. И что, ни разу не задумывался, что работает не во благо себе? Или не хотел задумываться? Выучился бесплатно, сходил в армию, устроился на завод, женился. Зачем думать? Так гораздо проще. И, что самое главное, всегда есть на кого свалить вину за неудавшуюся жизнь. Это не я, это сучья страна, на которую горбатился в поте лица всю жизнь, а в ответ ничего не дождался. А то, что страна помогала, держала в обойме все эти годы, бесплатно дала образование и квартиру, его не волнует. Как же, как же.

Так вот, мужик, ты и только ты! Ибо сидел на заднице в тепле, радуясь возможности не думать, стабильности и перманентной обеспеченности. Это почти халява, несмотря на тяжелый труд. Халява для чего-то человечьего, что так усиленно прячешь глубоко в душе. И поэтому, как не стараюсь, я тебе не сочувствую. Ты вызываешь омерзение и досаду.

Что ж я так взъелся на замордованного жизнью, отчаянно пакостного человека? Наверно, потому что отчетливо вижу в нем себя. Самые неприятные участки характера. Не к этому ли иду? Огромная гордыня, угрозы, развалившееся здоровье, неудавшаяся личная жизнь. И злость. Тотальная, взрывная агрессия.

И еще мне его жалко. За то, что даже в разрушении не хватает смелости идти до конца. Он не слетает с катушек окончательно, а останавливается на краю. Со временем край становиться все более размытым, зыбким. Но останавливается, боится. И ничего не получает.

— Я вот всегда говорю, что молодым надо беречь здоровье. И учиться. Послушай, в жизни пригодиться, — говорит, и смотрит на меня.

Что-то мне слегка не по себе. С такими людьми пообщаешься — сам можешь загреметь куда следует с понятным диагнозом. Я уже итак паранойей на ранней стадии страдаю. Еще такого не хватало.

— Так что там с балконом и крышей, а? — спрашивает мужик.

— Вам написали официальный ответ, — говорит Натисков. — Если не согласны — пишите в область.

— Да! А там такие же, как вы сидят. Я двадцать лет в шахте. Я всегда за справедливость был. Меня ведь и первый раз посадили ни за что. У нас на участке начальник был. Гнида редкая. А я же прямой. Вот он что-то начал против меня, я ему по морде дал. Три зуба выбил. А теперь старый стал. Мне уже 55 лет. Эх, был бы моложе…

— Несите все бумаги, — говорит Натисков. — Я посмотрю, скажу, куда обращаться. Но мы на своем уровне все сделали. Дальше уже решать не можем — это не наша компетенция.

— Я принесу, — угрожает мужик. — И напишу.

Собирает документы в потертый, мятый пакет, выходит. Натисков говорит что-то типа, «и как с такими разговаривать». Заходит следующий. Старик, на вид лет 70–75. Выцветшее лицо, трясущиеся руки, старая, но чистая одежда. Не спрашивая, садится рядом с Натисковым. Достает мятую бумажку, старательно разворачивает, кладет на стол. Мы с Натисковым молчим, ждем.

— Мне к вам сказали обратиться, — без всяких предисловий начинает дед. — Я хочу узнать, кто виноват в том, что в детском саду напротив моего дома во время утренника отключили свет?

Тут и не знаешь, что сказать. Ведь просто послать человека, да тем более такого старого, нельзя. А что ответить деду? Рассказать про коммунальную систему, которая не сегодня-завтра накроется медным тазом? Рассказать, что жильцы не платят за услуги, а потом коммунальщики, как их пренебрежительно называют, вынуждены складывать копейки, чтобы все просто не рухнуло? Или, что у нас помимо этого столько проблем, что отключение электричества на утреннике в садике даже не заметим?

— В каком детском саду? — спрашивает Натисков.

— В пятьдесят седьмом, — скрипит дед.

— У вас там внуки?

— Нет. Я живу рядом, в окошко видел.

Вот оно, бдительное око народа. И дедушке есть дело. Он реально хочет знать, кто виноват, и как его, виноватого, казнят. А с другой стороны простой электрик, что как-то ремонтирует сети. Можно уволить, но кто будет ремонтировать? Такой же работяга, клон. А первый еще и оставит семью без средств к существованию.

Мы все невинные жертвы механизма. Испорченного механизма, что называется реальностью. Может быть, он и не испорчен вовсе, а устроен таким хитрым образом, что каждый получает то, на что способен, что заслужил, чего достоин. Тогда знать, как он функционирует, уже половина счастья. Только я не знаю. Интересовался, книги читал, но не нашел. И никто среди моих знакомых не знает.