Неудачник

С другой стороны, лица многих уже обезображены тенью капитализма в худшем его проявлении. Где власть, там страсть. А сидя у пирога, такого доступного, и толстого даже здесь, в регионах, трудно сохранить выдержку. Сытый голодному не товарищ.

Настроение портится. Как это бывает: хрупкое спокойствие держится из последних сил, а пресс внешних обстоятельств все давит и давит. Постепенно выдавливает из жизни весь сок, и ничего не остается, как предаться тоске и сожалениям. Тем более делать особо нечего. Да, что ни делай, ничего не измениться.

— Да куда тут все катится? — зло вопрошаю стену.

В ответ открывается дверь, входит Быкова Валентина Леонтьевна: наглая, толстая, самоуверенная. Я не против толстых, они даже милы. Но в жизни чаще попадается убойное сочетание из толщины и наглости. Причем, исключительно женской. Толстые мужики больше добряки.

— Владимир, мне нужен ваш компьютер! У меня сломался дисковод, а нужно снять с диска файл. Уступите мне место, — говорит, и смотрит сквозь очки, словно прицеливается, и уже выпустила свободный ход курка.

Так безапелляционно говорит, будто начальник! А управляет только отделом в три человека. Везет мне на таких.

— Пожалуйста, — говорю я. — Чувствуйте себя как дома.

Стараюсь говорить так, чтобы из слов сочилась сладость. До приторности. Пусть поймет, что мне похрен на нее и ее желания. Между стеной и столом расстояние небольшое, но Быкова специально встает так, чтобы выйти было трудно. Я буквально протискиваюсь между ней и стеной, задевая ее бедрами. Чувствую ее запах: пот вперемешку с недорогими духами. Отвратительный аромат. А может быть она этого и хочет?

И вот Быкова садится за компьютер. Бедный стул: скрипит, наверно держится из последних сил. У Валентины Леонтьевны одышка, она тяжело сипит, водит мышкой, раздраженно лупит по клавиатуре. Типа, разбирается с приводом. Потом наклоняется, засовывает диск. При этом все кажется настолько неустойчивым, что с минуты на минуту она упадет, проломит пол, и будет падать до последнего этажа. А может, провалится прямо в ад!

Я хожу по кабинету, терпеливо жду.

— Помоги мне, Володя, — говорит Быкова. — Я диск не могу открыть.

Приходится подходить, как-то размещаться рядом с тушей, что-то делать, совсем рядом слыша отдышку, чувствуя запах пота. Кажется, она специально подманила поближе. Сейчас схватит, и будет долго душить, прижимая к себе, вминая меня в жир.

Наконец, открываю диск. Быкова хмыкает, как мне кажется, разочарованно, еще несколько минут что-то делает. Потом встает, и, не прощаясь, выходит.

Я сажусь на стул. Кажется, что он даже немного мокрый после толстой задницы. Вокруг еще чувствуется запах. Эх, повезло нам, сотрудникам администрации…

Чтобы отвлечься, смотрю в окно. К стоянке перед администрацией подъезжает черный Lexus GX-570. Прокачанный и тонированный. Чем-то привлекает внимание. То ли вызывающей аэрографией на капоте (смерть с косой показывает средний палец, череп белый, словно растянут в жуткой улыбке), то ли напрочь тонированным лобовым стеклом, или еще чем.

Открывается водительская дверь, выходит молодой парень. На вид лет 18–20, не больше. Стильно одет, на глазах очки «я стрекоза». Это зимой, в не особенно ясный день. Достает мобильник, с кем-то разговаривает. Потом берет папку, идет к нам.

Смотрю не гордую походку, осанку владельца этой жизни. Такая приобретается в ходе долгих счастливых лет. Хочется верить, что с ней не рождаются. Иначе у меня шансов нет.

Сейчас он зайдет в администрацию, поднимется в нужный кабинет, и, без долгой волокиты и бюрократических препон, получит необходимую информацию, нужный документ. А если будет настойчив, ему еще и задницу оближут. Это не шахтер с мертвой ногой, не дед, что хочет всех расстрелять. Это хозяин жизни, что просто привык, без лишних сантиментов и моральных терзаний, брать у жизни нужное по максимуму. Несмотря на юный возраст.

Парень на секунду останавливается, смотрит на здание. Кажется, будто взгляд останавливается на мне. Я силюсь разглядеть за стеклами очков выражение глаз. Может быть, в них не триумф победителя, а усталость и апатия, признаки не проходящей депрессии? Может под глазами глубокие тени, говорящие о стрессе и злоупотреблении препаратами? Но стекла не дают рассмотреть, парень входит в здание, словно исчезает навсегда. Единственным доказательством его существования остается чистый, блестящий на солнце Lexus.

Я еще какое-то время смотрю на машину, площадь, людей. Передо мной словно рассеивается сон, манивший счастьем долго

— Не в этом счастье… — шепчу я, зачем-то ухватившись, и до белых пальцев сжимая столешницу.

Так устроена жизнь. Сначала ты, полон надежд, ждешь чего-либо от мира. Обычно, набор предсказуем: счастья, богатства, известности, любви и ее суррогатов. Ты хочешь, чтобы Бог (в лице мира) был к тебе благосклонен, безусловно подчинялся твоей воле и, по первому требованию, обеспечивал всем необходимым. А как же, ведь ты же один такой: хороший, добрый (когда надо), замечательный, и вообще — лучший.