Ресторан гостиницы «Интурист» был переполнен. На входных дверях давно уже висела табличка «Свободных мест нет», и щупленький, но энергичный швейцар не очень вежливо выталкивал слишком назойливых. В небольшом уютном зале сновали нарядные, миловидные официантки. То там, то здесь слышалась иностранная речь, взрывы смеха. За этими столиками сидели развязные, шумные молодые люди в модных, ярких, очень узких и очень дешевых брюках, пестрых свитерах и пили водку. Когда они поднимали стаканы, можно было безошибочно определить, что сидят здесь кочегары, машинисты и матросы. Руки, большие, рабочие, с желтыми твердыми мозолями, выдавали их профессию.
В порту стояло много иностранных и советских судов, арктическая навигация была в разгаре, и поэтому почти весь зал заполняли моряки. Только в углу сидели летчики полярной авиации, в коротких кожаных курточках, да несколько столиков занимали «командированные», живущие в гостинице. Местные жители в это время года ресторан посещали редко.
За центральным столиком, у четырехгранной колонны, сидели Ирина и Бархатов. Они были в театре, и старпом предложил зайти поужинать. Бархатов был молчалив, не докучал разговорами, никого не осуждал. Единственно о чем жалела Ирина, что рядом с ней сидит Бархатов, а не Карданов. При мысли о Карданове она рассердилась. Ведь в кают-компании за обедом она не без умысла заявила: «Я сегодня иду в театр». Бархатов тотчас же попросил: «Возьмите и меня с собой, Ирина Владимировна». А Карданов промолчал. Мог бы ведь пойти сам. Ну и пусть.
У Бархатова было плохое настроение. Он понимал, что Ирина пошла с ним в театр только потому, что ей больше не с кем было идти. А поманил бы ее капитан, побежала б к нему как собачка. Ничего, капля и камень точит. Он брезгливо ковырял вилкой бифштекс и часто наполнял рюмку коньяком. Старпом быстро пьянел. Перед Ириной стояла бутылка с легким сухим вином, но, несмотря на уговоры Бархатова, она пить не стала. Бархатов сидел надутый.
Ирина уже пожалела, что пришла сюда. Ей хотелось скорее уйти, на судно… Шум, вечерняя ресторанная обстановка не нравились. Разговор не вязался. Наконец Бархатов недовольно отодвинул тарелку:
— Ресторан первого класса называется! Даже куска мяса не умеют как следует приготовить. Убожество. Вот, Ирочка, если бы вы видели… ну, например, гамбургский ресторан «Индра!» Роскошь. Огромный зал, светящееся изображение Будды, под которым играет оркестр, сотня столиков — все соединены между собой телефонами. Обслуживание — высший класс…
— Пойдемте домой, Вадим Евгеньевич, уже поздно, — попросила Ирина.
Старпом сделал вид, что не услышал ее слов, и продолжал разглагольствовать:
— Конечно, много там отрицательных сторон, кто говорит, но… нет, понимаете, этой серости. Блеску больше, жизни. Если имеешь пару гульденов, так получишь за них полное удовольствие. — Старпом наклонился к Ирине, обдал ее спиртным запахом. — Посмотрите, что вокруг делается. Хамство, серость, бюрократизм. Говорим, кричим, в космос лететь собираемся, атомный ледокол построили, а быт наладить не можем. Я не отрицаю: техника важна, но сначала быт, а потом техника…
Ирина слушала Бархатова и ушам своим не верила. Кажется, человек неглупый, бывалый, а несет такую чушь. Ей захотелось шлепнуть старпома по мокрым губам, заставить замолчать, сказать ему что-нибудь такое, чтобы сразу посадить в калошу.
— Вы мне напомнили одну старуху, с которой я как-то столкнулась в булочной, зло усмехнулась Ирина. — Потыкав пальцем батон, она, ехидно поджав губы, сказала: «Спутник запустили, а хлеб утрешний». Слышать от нее это было неприятно, а от вас — противно…
Ирина говорила громко. Сидевшие за соседним столиком обернулись. Бархатов, пытаясь взять Ирину за руку, бормотал:
— Тише. Прошу вас, тише, Ирина Владимировна! На нас обращают внимание.
Ирина решительно встала:
— Пошли домой, Вадим Евгеньевич.
Всю дорогу до «Ангары» Бархатов возмущенно оправдывался:
— Какая вы, право, невыдержанная, Ирина Владимировна. Ну как можно так! Я-то уж понимаю, что к чему. Про что я вам говорил? Про хороший быт. Про вежливость, про обслуживание. Вот про что. А вы разве против этого? Ну, скажите! Молчите? То-то и оно, — довольно закончил он, видя, что Ирина ничего не отвечает.
— Я же не сказала, что вы негодяй, — наконец проговорила Ирина. — Вы просто мещанин.
— Уж и мещанин! Сами на каждом шагу возмущаетесь: там вам в автобусе места не уступили, там мужчина первый в дверь вошел, там вас грубо толкнули, здесь обругали. Вам это приятно?
— Нет, совсем неприятно.
— Так что же вы на меня напали?
— Но ведь это же не главное, Вадим Евгеньевич.