Неуловимая реальность. Сто лет русско-израильской литературы (1920–2020)

Герой романа Эфраим Левитан посвящает жизнь, по его словам, «борьбе с хаосом» (1, абз. 7). Когда его разум и душа не в силах больше выносить абсурдность израильской политической жизни, он создает на интернет-форуме сеть, посвященную «превентивной мести». Он культивирует в своей душе ненависть, которая затем воплощается в Волчке – воображаемом образе или аватаре волчонка, вырастающего в матерого и независимого волка, наподобие обезьяны-ангела и кота Аллергена из предыдущих романов. Эфраим завязывает виртуальный любовный роман с Марией. В начале он планирует несколько убийств, которые должны быть совершены членами подпольной сети в отместку за страдания других ее членов. Но главной его целью является мегатеракт: убийство 66 (позже это число возрастет до 120) журналистов левого крыла, запланированное на день праздника Пурим. Однако в это самое время происходят два политических и медийных события, заставляющих его отложить задуманное до кануна Дня независимости: эвакуация Амоны и публикация карикатур на Магомета в датской газете. Тем временем Мария, выдавая себя за дочь Эфраима Ксению, которую тот никогда не видел, приезжает в Израиль и останавливается в его доме. Когда Эфраим узнает, что Мария не является его дочерью, он признается ей в любви. Константин, также влюбленный в Марию, избивает Эфраима до полусмерти, в результате чего тот не может ни двигаться, ни говорить. С этих пор жизнь Эфраима находится в руках других людей, а Константин открывает агентство наемных убийц на развалинах сети «превентивной мести».

Падение героя, его неудачная попытка стать «воином», отмечено той иронией, которой не хватает замыслу Эфраима. Воин покидает поле истории, и его место занимает циничный наемник. Более того, крах Эфраима, который не в силах контролировать не только судьбу страны, но и свою собственную, выставляет его в комическом, сатирическом и гротескном свете. Он был бы похож на библейского Самсона, остриженного, ослепленного и обездвиженного, если бы не был лишен даже возможности убить себя вместе с филистимлянами и их богами. Как уже было сказано, неудача протагониста в достижении статуса героя это основной миф, центральный хронотоп иерусалимского цикла Михайличенко и Несиса. Илья, в парах алкогольного и политического опьянения, проникает на опасную территорию, чтобы, жертвуя собой, напасть на тех, кого он считает врагами, но его опережает другой; Давид одержим иллюзиями иерусалимского синдрома и жаждет истинной жертвы, но все заканчивается умерщвлением кота на Храмовой горе; Эфраим соединяет в себе «комплекс Масады» (комплекс осажденной крепости) и иерусалимский синдром, свойственный предыдущим персонажам, с одержимостью образом «благородного мужа», избранника еврейской истории.

Сетевое скольжение и жертвенность героя возникают из невротической эмоциональности на травматической генеративной сцене, разворачивающейся во временном измерении. Жертвоприношение символически воплощает в теле жертвы виртуальное прошлое: то, что осознается как свершенное, грех, вина, желание и т. д.; при этом сам момент жертвоприношения представляется лишенным собственной значимости, вакуумом, который аннулирует настоящее и трансформирует его в гиперссылку на цель жертвоприношения в виртуальном будущем. Страх героя перед утратой исключенного из свидетельствования настоящего, которое начинает восприниматься как само реальное, вызывает откладывание жертвоприношения. Будучи спроецировано на сетевую реальность, это откладывание принимает форму бесконечного бегства с сайта (прошлого) на сайт (будущего). Так и формируется «комплекс Масады» – чувство человека, окруженного врагами (18, абз. 47), или чувство загнанного зверя (как в произведениях Аарона Аппельфельда или Дины Рубиной). Этот комплекс изоморфен одержимости интернет-серфингом, виртуальной жизни человека скользящего. И в том, и в другом ощущение времени возникает из последовательности субститутов и аватаров, переходов и шаманоподобных магических переносов, которые, как было сказано, являются следствием вытеснения травмы, вызванной работой гиперссылки, она же работа жертвоприношения как жеста насилия над настоящим, синкопирования его. Однако в то же время синкопа делает возможным воспоминание или воображение о трансцедентальном источнике, который находится вне гиперссылки и без которого ссылка не имеет функциональности, – о том, кто нажимает на клавиши. Сеть, видящая себя автономной, в своих снах вспоминает о личности, которая вдыхает в нее жизнь, неизбежно оставаясь вне ее. Эта личность и есть реальное сети, «великий отец» ее снов и мифов. Трансцендентальный субъект и материальное тело едины как подлинный объект, чье бытие несхватываемо и несвидетельствуемо, но выражено в самом факте существования сети гиперссылок (то есть утрат, синкоп) как его отношений с другими объектами, не менее реальными, чем он сам. Рассмотрим работу этой сети-сознания Эфраима более подробно.