Неуловимая реальность. Сто лет русско-израильской литературы (1920–2020)

Вернемся к виктимному коду, глубоко связанному с праздничным, и особенно пасхальным, хронотопом, но все же не полностью совпадающему с ним. Его значение шире, ибо включает в себя не только дихотомию осуществленного и неосуществленного жеста жертвоприношения, уже охваченную праздником и узаконенную им, но и проблематику определения идентичности субъекта, претендующего на роль жертвы, определения его этического, а не только социального статуса, по шкалам нормативности и виновности. Матвей Кац выступает в троякой роли: оформителя (если не устроителя) карнавала, его центральной маски – дурака, шута, а также его жертвы. В традиционном карнавале эти три роли распределены между разными социальными акторами: власть – подданные – враги, например церковь – паства – евреи или большевики – пролетарии – буржуи. В нашем же случае Кац сознательно берет на себя роль оформителя, полусознательно превращает себя в дурака, использующего царский триколор на празднике революции, и бессознательно присваивает роль жертвы власти, отстаивая свое право на свободное творчество. Эта структура, во-первых, отражает роль еврейской и, шире, российской творческой интеллигенции в становлении большевистского режима, особенно на раннем его этапе, и, во-вторых, полностью соответствует структуре нонконформизма, перенесенного Маркишем из семидесятых годов в двадцатые. Для нонконформизма характерна вынужденная самовиктимизация, имеющая своей целью мифологические самовоскрешение и самореализацию. Так, становясь добровольной жертвой, нонконформист утверждает свою нормативность путем выпадения из гегемонной нормы, делигитимируя последнюю, а также провозглашает свою невиновность, беря на себя вину как за оформление этой нормы, так и за ее шутовскую делигитимацию.

Такая нонконформистская конфигурация дискурса направлена на выявление реального, понимаемого Маркишем в данном случае как полуосознанный самовиктимный карнавал с участием шутов, дураков, масок и перевернутых двойников. Акцентируя внимание на его блаженной полуосознанности, можно охарактеризовать реалистичность этого дискурса в понятиях эвидентности, что чрезвычайно важно, поскольку именно различная степень осознанности субъекта или очевидности происходящего распределяет роли на мифической сцене жертвоприношения и определяет реальность существования на ней субъектов и объектов отношений, и прежде всего объективность и реалистичность самого жертвоприношения. Ведь признание его нереалистичности означало бы коррозию его социальной значимости и целесообразности, перевод или возврат его в сферу фантазмов (в порядок воображаемого, в терминах Лакана) и утерю им этической легитимности.

Персонажей романа вполне определенно можно разделить на две неравнозначные и неравновеликие группы. Одну составляют неоднозначные личности, не совпадающие сами с собой, не принимающие данность, хаотичные и недоступные для полного понимания, другими словами, неочевидные, инвидентные образы. Другую группу составляют карикатурные либо просто плакатные персонажи, эвидентные, лишенные тайны. К первым относятся Матвей Кац, Кац-большевик, Мирьям, немка Лидия Христиановна, подарившая маленькой Мирьям картину Каца и положившая тем самым начало ее интересу к живописи и заложившая основу галереи «Белый круг», герои отступлений о «Черном квадрате» – Казимир Малевич и иконописец Тихон, создатель первого, протоавангардистского черного квадрата, а также реальный Сергей Калмыков, чьи тексты составляют заключительное отступление. Ко вторым относятся Стеф, Мирослав, Магда, хранитель музея Леднев, французский галерейщик Ронсак, «душелом» Левин – директор сумасшедшего дома имени Маркса и Энгельса в Кзылграде, присвоивший картины Каца, художники, специализирующиеся на подделке живописи в Газе, проститутки, делящие с ними кров по пути из России в Израиль, мелкие и крупные торгаши в разных городах мира, полуабсурдные персонажи и герои «отступлений», такие как «мусульманская поэтесса Лада Абрамова», Иван-электросварщик, Коля Рукомойников – изобретатель формулы «человеко-сосок» и многие другие.