Невечная мерзлота

Виктор зажмурился и потряс головой, словно со сна: бригаду будто подменили. Он долго сидел в одиночестве, силился разобраться. Один уходить собрался, другой грозит... Или он, бурмастер, показал свою слабость? Где, в чем? Почему это они вдруг гоголями ходят, будто он единолично виноват в пожаре? Ведь сами же виноватыми были, сами заговорили: проси Сергеева! Не верят, что успеем, что гроза прошла. Недаром сварщика помянули... Но смеяться за глаза! Дурмастер! Да другой на его месте сидел бы на базе, мол, запчасти выбивает, и в ус не дул, а бригада вкалывала да еще переживала, не устроит ли разнос, как приедет? И так стало обидно и тошно, что хоть беги в тайгу.

— Но ведь как работают! — самому себе реабилитировал он ребят. Вспомнил, как, не щадя рук, без рукавиц работал Лешенька Чибиряев. На запястьях, на тыльных сторонах ладоней фиолетово сжались у него язвочки ожогов от кипящего масла. Лешенька не замечал их, и руки то царапало проводом, то жалил снег. Что заставляло его так работать? Разве страх? Страх может деморализовать, а заставить — нет, никого.

Слышно стало, как снаружи покрикивал Эдик:

— Над-дай! Над-дай!

По звукам, неясным для другого уха, мастер определил, что бригада перетаскивает бурстанок поближе к вышке.

— Подшипник-то не впрессовали! — услышал он, выйдя из балка. Над соснами в белесой мгле пятикопеечной монетой контурно показалось солнце. И снова затянулось молочайным, соком. «А ведь я, — спохватился Лунев,— собирался что-то.,.».

Он даже не испугался, когда вспомнил, что ходил в балок обедать и, кажется, пообедал. Пообедал или нет? Вроде пообедал. Ах да, воды еще собирался попить, водички.

— Впрессовывай, что ли.

Он видел, что привезенный им подшипник взялся впрессовывать Бирюков, что Алатарцев и остальные монтировали пусковую установку, а теперь стоят, перекуривают.

«Только что перекур был! — чуть было не упрекнул вслух Лунев и поймал себя. — А может, я перегнул? Может, зашпынял, вот и заводятся с пол-оборота? Да нет, чего там, не зашпынял».

Раньше ему и в голову не пришло бы сомневаться в своей правоте, а вот попали в переделку, и не верит себе, перестраховывается. «Гидросистемы!» — вспомнил он и пошел разбираться с насосами, но тут кто-то смачно выругался, и мастер на полпути круто свернул к рабочим у станка. Что-то случилось. Он сразу догадался что именно, по тому, как схватился за шапку Постнов, как загудели курильщики и как медленно и виновато стал подниматься над станком, не отрывая глаз от него, Владимир Бирюков.

Виктор не то шагнул, не то прыгнул к нему и увидел рассыпанную обойму роликов.

— Сволочь! — закричал мастер от такого проклятущего дня и невезения. — Ну какая же ты сволочь...

На этот раз остановиться он не успел.

Треснул по шву рукав спецовки. Сгорбленный Бирюков вдруг резко выпрямился в рост. И так, в рост, взлетел, и все видели только его оторвавшиеся от снега рыжие валенки, пока не поняли, что валенки эти торчат над сугробом.

На счастье, Бирюкова перед мастером больше не было. Виктор остервенился, раскидал ногами обсадочные трубы, сорвал с себя и зашвырнул безрукавую робу, а все стояли и завороженно смотрели, как неистовствует это непомерно большое и на минуту неуправляемое тело. Гнев спал, мастера придержали, чтоб не расходился, не убивался. Бирюкова достали из сугроба и обтерли ему лицо.

— Ну, мастерюга! — без плаксивости, со свистящей угрозой, такой непривычной для него, проговорил Бирюков. — Попомнишь ты этот день! Еще как попомнишь!

Мастер уже понял, что случилось. Он поднял руку!.. И на кого? На этого зануду, нудильщика, нудака.

— Да я за этим подшипником, — закричал он, потрясая обломком обоймы, — в Мирный ездил! Знаешь, как он мне достался! А?! Ты прокладку подложил? Тебя прессовать учили? Мать твою, чего ж хватаешься? Я т-т-те научу прессовать!

Вторая волна гнева была так сильна, что ближайшие к нему рабочие снова страховали его: как бы не хватанул беднягу по калгану тем обломком. И тут Постнов снял напряжение:

— Бирюков! — сказал он серьезно. — А ты, оказывается, летать умеешь!

Грохнули смехом, давая выход напряжению, на разные лады варьировали шутку:

— Умеет ведь и молчит!

— А ну-ка, слетай в Мирный, привези-ка...

— Злодейку с наклейкой!

Постнов и мастер пошли было радировать, наперебой стали думать вслух, где искать запаску? Нет, на базе нельзя, да и нет их там. У соседних бригад? Ну да, у соседних: по секрету — всему свету. А зачем по секрету? — бурили и лопнул подшипник.

— Зря, — оборвал вдруг этот разговор Эдик.

— Что — зря? — опешил мастер.

— Врезал ты ему зря.

— Будет помнить, — автоматически огрызнулся Лунев.

— Ты будешь помнить, а не он. Ты ж видишь, парни и без того беленятся.

— Он приносит мне в карманах по полпуду семечек! И-их! — заорал Мотовилов благим матом.

Мастер решил посоветоваться с Дмитрием Кандауровым:

— Ну, что делать, Дим? Где искать?

— Ты голова, ты и думай, — неласково встретил его «совет» Дмитрий. — А я уж у вас только руки.

Снова накатился Бирюков, он появился из вагончика, где тщательно исследовал свое лицо в зеркале: