Невечная мерзлота

— Я думаю, ушел бы. Сдал он здорово, Витя. По всем статьям сдал. Я уж его припугивала: тебя с работы турнут, если ты так запиваешь. Что, спрашивает, я хоть один прогул сделал? Меня кто-нибудь пьяным или похмельным видел? Нет? Ну и катитесь! Ему все равно уже — как в семье, что на столе, как о нем люди подумают.

На минуту Луневу показалось, что. это не Пашке, а ей уже все безразлично, вот и остался брат в квартире один на один с рыбками в аквариуме... Виктор слушал Галину и не мог вообразить какую-нибудь ее. вольность по отношению к мужу — прильнуть или волосы . потрепать. На людях она была с ним суровой, официальной, звала по фамилии, это считалось шуткой. ...

— Да брось ты преувеличивать, у страха глаза велики. Вечно вы, жены, так: тройную премию принесешь — он у меня золотые руки, а косенький пришел — ага, никто, кроме дочери, ему не нужен. От скуки он запил — зимовка... Сейчас только сова не выпивает.

— Нет, Виктор, нет! С Павлом неладно, и всерьез неладно. Я это не как жена — как человек понимаю. С тог бой вот к чему заговорила: надо его на лечение определять.

Младший брат засмеялся недоверчиво:

— Да ты чо! Он что, алкаш, что ли?

— Уже, Витя. Я все же врач как-никак.

— Поговорить с ним, возьмет себя в руки — у него ведь воля!      .

— Была, да вся вышла. А до чего дошел... Ты его сейчас поднимал, ничего не заметил? Ну да, тебе-то все равно, хоть семь пудов, хоть пять. Он же исхудал...

И тут неожиданно после спокойно-равнодушного тона, Галина вскрикнула, уронила голову в руки, чтобы он не увидел обезображенного слезами лица.

— ...рубахи все велики, — давилась она словами, всхлипывала сквозь ладони. — Как мальчишка стал...

— Галь, ну Галь,- ну успокойся! — Виктор был ошеломлен и поверил наконец в услышанное, не словам — слезам и «рубахам» поверил. —- Эх, черт-, надо же! Одно к одному, одно к одному!: — он. ударил себя кулаком в колено, звук получился гулкий, он даже на дверь обернулся. — Дай бумаги! Если б не заваруха моя... Ну ничего, ничего, Галинка. Мы вот что сообразим. Пускай он ко мне на буровую едет. У нас там сухой закон..,, Вот пусть он приедет, пособит.

Он написал записку Павлу и в конце приписал:-«Приезжай, Паш, дела ни к черту». И подмигнул Галине.

По дороге домой Виктор понял, что с Павлом действительно серьезно — «ведь он запивает, когда я в таком переплете!». Шевельнулась мысль о том, что проглядел он брата, и пожар двойной, если Пашка горит!

Лунев нашел подшипник в самом неожиданном месте. На следующий день он обошел снова всех своих знакомых на складах, базах, экспедициях. Ему сочувствовали — бригада простаивает! — обещали посмотреть, поискать,: с кем-то связаться. Виктор собственноручно перетряхнул десятки ящиков, обыскал" стеллажи с запчастями: . подшипники были какие угодно, кроме нужного. В двух местах ему обещали дать , ответ завтра, но мастер понимал, что обещания даны из вежливости, чтобы приободрить его, из сочувствия к его тупику. Оставалась лишь слабая надежда на соседние бригады, которые... он решил сегодня же объехать.

На всякий случай Лунев зашел в управление геологии, скорее для того, чтобы «понюхать воздух» — не пахнет ли тут его пожаром? Он поинтересовался новостями управления, итогами года, рассказал парочку анекдотов — тут его знали по выступлениям на совещаниях, инспекциям его буровой, и он мог позволить себе это.

На столе инженера Гаранина мастер увидел новенький блестящий подшипник,

— Исследуешь? —- спросил он, напряженно улыбаясь.

— Сувенир. Довелось, как-то к поставщикам съездить и гости, вот подарили с автографом. — Гаранин указал на выгравированную по обойме надпись: «Дорогому товарищу Гаранину в намять о посещении подшипникового завода».

Через пятнадцать минут на столе вместо подшипника стояла бутылка коньяку.

О пожаре, убедился Лунев, тут пока не знали.

* * *

Наступил день прояснения.

Если до сих пор страх и суета мешали Виктору Луневу по-настоящему осмыслить происшедшее, и потому он был выбит из своей привычной колеи, то сегодня, двадцать пятого декабря, он проснулся спокойным, снова сильным и трезвомыслящим. Так он просыпался, только вдосталь наработавшись накануне.

День был пасмурный, снежный и потому теплый. Снег всегда означал потепление. Поверх серо-грязного истоптанного наста ложился нежный слой пороши.

Мастер поднялся раньше других и обрадовался тому, что сможет наконец побыть наедине с самим собой. С детства он мог быть совершенно спокойным, лишь наведя в своих личных вещах полный порядок. Он навел его теперь, вышел к соснам и поглядывал на опушенные снегом контуры по-прежнему безмолвной и безжизненной буровой. Первый этап пройден, сказал он себе, с наслаждением чувствуя, что наконец-то он снова в состоянии думать. Для завершения ремонта собрано все. Виктор ощутил, что еще одна пленка лопнула в мозгу. Теперь уже все! Нужно только время, неделя. Еще неделя адской работы. Но вдруг все напрасно? Не успеем, помешают? Как парням тогда в глаза смотреть? Так вкалывали, и напрасно... И почему Димка назвал Гараховского?!.