Невечная мерзлота

— И что будет? — усмехнулся Кандауров. — Пиво холодное будет?

На него неодобрительно покосились.

— Нет, мастер, давай серьезно: ну пусть Орлов, или Бирюков, или Кандауров — что изменится? Время только теряем, а говоришь, время дорого.

— А то, — Виктор был по-прежнему спокоен и уверен, — что нам нужно точно знать, где и кому известно о пожаре. Если в одной Маччобе — будем продолжать ремонт. Если в Мирном или Якутске — сами понимаете. Вчера, во всяком случае, в управлении не знали. А сегодня?..

И каждый поочередно ответил: «Не я. Я не говорил. Нет».

Лунев был готов к такому обороту дела и спросил, как считает бригада, кто мог, пусть без умысла, случайно, обмолвиться. Три или четыре голоса одновременно сказали: «Бирюков».

— А почему Бирюков? — спросил Бирюков обиженно.

—  А потому, что ты вообще субчик ненадежный! — сибирские скулы Алатарцева заходили желваками.— Я тебе прямо говорю: не наш ты человек! Мог сказать, мог — и с умыслом, и без умысла. И ух ты-то как раз с умыслом — только и ждал случая мастеру насолить.

— Конкретно, — попросил Постнов.

— Конкретно? Пожалуйста! Он собирался жалобу в министерство писать, когда Виктор объявил ему выговор и снял премию летом.

Лунев уже и забыл тот инцидент: полгода назад он был вынужден наказать Бирюкова за неправильное ведение бурового журнала, основного финансового документа бригады. Тот поехал жаловаться к Сергееву, месяца два канючил, пока мастер и Постнов не пригрозили вообще уволить его.

— Мне бы и в голову не пришло писать! Да еще в министерство! А ему пришло. Значит, о пожаре тем более мог разболтать, в отместку. И вообще, как работать, так он весь КЗоТ — наизусть! Термометр за окном установил, чтоб видеть — актированный сегодня день или можно работать? Как оплата — лучше любого нормировщика расценки и нормы знает! А ведь на чужом горбу едет, филон.

— Неправда! — возразил Владимир Орлов. — Бирюков работает хорошо. Подумаешь, подшипник расколол! С каждым могло случиться. А КЗоТ с вами и нужно знать, иначе...

— Ша, — сказал тут Эдуард Постнов. — Ша, лучший в мире специалист по перетряхиванию пакли.

Лунев, услышав эту реплику, вспомнил зигзаги в поведении Орлова-старшего. Как только ремонт быстро двинулся вперед, Орлов вдруг стал недовольным и с нажимом заговорил о своих прогоревших унтах. Но стоило сломаться подшипнику, и, значит, восстановление оказалось под вопросом — Владимир тише воды, ниже травы. Он ведь перетряхивал ту чертову паклю!

— Работает! Двуручной пилой пилим: один тянет, другой за ручку держится! — кричал Алатарцев с искаженным лицом. Сколько слов сказано о сибирском характере, и хоть бы одно передавало вот эту диковатую вспыльчивость, быстрые превращения дружелюбия, готовности помочь — в ненависть, готовность пустить в ход кулаки. — И вообще, Бирюков, катился бы ты от нас! С тобой от работы быстрее устаешь, чем без тебя. Можешь не признаваться, а из бригады уматывай! Все равно дознаемся — убьем!

— И уберите труп с дороги! — смахнул Постнов крошки со стола под общий смех.

Виктор призвал говорить поспокойнее, добавил, что Тучнин в Маччобе пытается выяснить, кто протрепался. Вернется к вечеру — другой разговор будет.

Бирюков встал. Впалые его щеки еще сильнее запали. Одно дело — чувствовать неприязнь к себе, и совсем другое — слышать о ней в глаза.

— Да сиди ты! — осадил его Мотовилов.

— Нет, ты послушай! Послу-ушай! Я доказать ничем не могу, мне справку никто не даст, мол, Бирюков ничего такого не говорил. Я свою честность другим докажу: что хотите делайте, а с бригады не уйду! Да, расколол подшипник — виноват. Нормы и коэффициенты знаю, работаю как умею. Но чтоб кого-то выдавать — в мыслях не держал. И подлецом никогда не был. Не верите — проверяйте! Пусть Тучнин приедет — он меня не назовет.

Лунева ожгла странная мысль: а почему говорить о пожаре мог именно подлец? Почему, подозревая своих рабочих, я ставил им в вину то, что они могли говорить о пожаре? Ведь был он, пожар, был, и полетели к черту полсотни тысяч рублей. И он уже ждал, что кто-нибудь встанет и скажет: пусть говорят. Пожар-то действительно был. Вина действительно была, и мы ее искупаем, раз закон или руководство не запрещают этого. Ведь это подвиг — не сложить лапки и списать горелое оборудование, а за счет внутренних резервов и самоотверженности вернуть государству буровую! Что тут страшного, называйте хоть преступлением, если рядом подвиг!

Он снова взял слово:

— Ребята, вы нас с Постновым поймите. Войдите в положение, как говорится. С каким сердцем мы будем работать дальше, если кого-то надо подозревать? Вот из- за чего мы этот разговор начали. Это работать, пить-есть вместе — и не доверять?! Я так но умею, у меня душа от такого расклада переворачивается. Пожар? Фиг с ним, с пожаром! Вкалывать, сами знаете, не привыкать.

Скажут, деньги вноси — внесу! Но чтоб под одной крышей жить и ночью ворочаться: Бирюков меня подставил или Орлов? — такого я не вынесу!