Невечная мерзлота

Юрий Васильевич по своему многолетнему опыту прекрасно знал, что значит восстановить буровую с нуля в их условиях, и до последнего дин сомневался в успехе. Эти сомнения усилились, когда Лунев сообщил об отказе от премии и особенно, когда стало известно о разговорах вокруг пожара. Сергеев со дни па день ожидал приезда грозной комиссии или звонки из управления: «Что там у вас стряслось? Все тут только и говорят...» Он уже панически боялся телефона и закапчивал очередной, необыкновенно длинный рабочий день с. облегчением: кажется, пронесло...

Виктор взахлеб рассказывал, как поступит дальше: самые стойкие рабочие будут продолжать бурение, остальных он отправит в отгулы — отоспаться, отпариться и отъесться за двенадцать дней нервотрепки и адской работы, потом умненько организует процесс и будет бурить не положенные восемь часов, а шестнадцать, в две смены.

— Хорошо-хорошо, сдержанно одобрял Сергеев, и Лунев стал замечать эту обидную сдержанность, снисходительность к его восторгам. «Я спас не только себя! — хотелось упрекнуть ему черствого начальника. — Но и вас, между прочим! И кое-кого из управления тоже!» Но он сдерживался. — Хорошо-хорошо, теперь и объяснительную твою можно того... ликвидировать.

— Спасибо! — мелькнувшая обида моментально забыта начисто. — Я, вы знаете, почти не спал эти дни. Ворочаюсь, ворочаюсь... Про вас, между прочим, иной раз плохо думал. Ну, как это — с одной стороны, помощь. А с другой — приговор в сейфе лежит. Но ведь восстановил! Восстановил же! На два дня раньше срока!

— Меня-то легко понять, — Сергеев оставался по- прежнему непроницаем. — С меня не столько спросилось бы. Тоже на валидоле жил. Власть — штука тяжелая, как саданет...

— Да я но себе знаю! Мне эти две недели двух лет жизни стоили. Рабочих знаете как держать приходилось! Конца ремонта не видать, руки опускаются, нервы на пределе...

— Да-a, Виктор Иваныч. А бригаду свою ты все же плохо знаешь. Я со специалистами переговорил, Веремеева приглашал — никто из них о пожаре твоем не говорил.

Лунев весело отмахнулся от пустого теперь разговора, теперь, когда буровая работает! Начальник партии остановил его: здесь вопрос о доверии, принципиальный вопрос! Руководство партии считает, что разговоры о пожаре могли исходить только из бригады. Мастер возражал мягким терпимым голосом: да нет же, он сам всех проверил, провел собрание — верные парни! Да и сказать кто-нибудь мог без умысла — вот и пошло гулять-погуливать.

— А Гараховский! Нашел время докладную писать, — горячился Виктор.

— Он ее не в управление, а мне написал. Мне! Или прикажешь ему тебя покрывать, а самому полететь с работы по твоей милости?

И радость померкла. Они заспорили всерьез, Сергеев всерьез распалился. А из-за чего? Из-за того, что не имеет уже ровным счетом никакого значения, если разговоры о пожаре не помешали «тушить» его.

К моменту приезда начальника партии сознание одержанной победы затмило и недавние перепалки в бригаде. «Расследование», подозрения Тучнина, Павла и самого Лунева отошли на задний план, и теперь Виктор готов был яростно держать сторону рабочих: пет, они не могли его выдать! Но Сергеев резко его осек:

— И поскромнее, Виктор, поскромнее! «Я ВОССТАНОВИЛ!» Скажите — он восстановил! Хоть бы бригаду вспомнил. А если б не мы, знаешь?.. Нет чтобы поблагодарить — так он подозревать!

— Извините, Юрий Васильевич, — с усилием проговорил мастер. — Это я от радости... голову потерял.

Начальник партии удовлетворенно встретил извинения, видимо, только и ждал повинной, но любил, когда прекословили.

— Сторону рабочих, Виктор, держать хорошо, да не отрывайся от действительности. В любом случае в пожаре виноват ты. Восстановили — хорошо. Вина искуплена, но ты думал, на этом все кончилось? Нот, друг ситный, управление далеко, а вот перед руководством партии тебе ответ еще придется держать. Ты всю партию под такой удар ставил — год работы насмарку!

Видно было, последние слова копились у начальника партии все две недели, он просто но в силах был сдержать давнего раздражения. Именно радость открыла шлюзы раздражению. А еще Виктор увидел, как уходят, отключаются от активных дел люди вот такие усталые, смертельно усталые, почти лишенные энергии люди. Энергетический кризис начинается не в природе, а в человеке. Энергия еще вспыхивала в Сергееве, он еще находил в себе силы на начальственный гнев, шутку, несогласие, но по всему — выражению лица, тону, осанке — видно было, что это уже последние вспышки. Луневу стало жаль начальника — если б можно было как-то поделиться своей силушкой!

Юрий Васильевич посмотрел документацию по итогам года, принял ее, немного остыл и засобирался. На дворе было темно, половина шестого, а темнело уже в четыре часа дня.

— Сам-то отдохни, а то не узнать тебя, — смягчился Сергеев. — Вернутся рабочие из отгулов, наладьте процесс, и пару дней отдохни.

— Вы насчет моего отпуска интересовались...