Невечная мерзлота

— Выкинь из головы, а то спятишь. Це воно, може, и не поможе, но и не помешае, — поднял Павел стакан шампанского. — За победу! Теперь бы найти ту сволочь, что трепалась про пожар, да мордой об стол! Иди стучи, что восстановили! Небось не пойдет, это не пожар, неинтересно. А о своих бичах, Витюха, ты еще помозгуй. Тебе с ними жить. Я их так и не понял: и виноватые и злые, радуются, что дело подвигается, вкалывают, как никогда в жизни но вкалывали. И тут же — друг па дружку гыркают, за спиной шепчутся, растрезвонили на всю Якутию. К тебе и по-доброму относятся, и на твое место метят. Ну и бригада, все вперемешку!

— Да брось ты, — устало поднял тяжелые веки Виктор. — Когда на свете были люди только добрые или только злые? И вообще, Паш, я к такому выводу пришел: хоть кто пускай говорит мне о воспитании, я в одно воспитание верю: если от нормальных родителей рожден и если в детстве среди людей жил. А после восемнадцати — хоть ты его озолоти, хоть на Чукотку отправь, никто уже человека не переделает. Я Иришку свою теперь каждый день воспитывать буду, а то, когда коза станет, — без пользы дело.

— Пей давай, чего не пьешь?

— Терпеть не могу это шипучку. Какое-то похоронное питье. Вечно у меня после шампанского невезенье начинается.

И все же слова Павла о бригаде задели Виктора.

Наутро рабочие вернулись из отгула, отведали куропаток, оживленно рассказывали наперебой о новостях, а Постнов, подмигнув, поставил на стол бутылку «Старославянской» — специально для сверхсрочников. Кандауров остался в Мирном, а всем членам бригады передал приглашения на свадьбу.

Виктор вдоволь накурился сигарет, в охотку выпил полстакана мягкой и мятной водки, обсудил с Эдиком, как будут работать без него: трое на плотницких работах, на камбузе и заготовке дров, остальные готовят «свечи» и бурят. Повеселевший, он прихватил с собой в кабину окаменелого от мороза непотрошеного тетерева.

— Ну вот, а ты говорил... — сказал он Павлу, но при рабочих не стал договаривать. Добрая встреча с вернувшимися из отгулов показывала, что если Виктора и не любят в бригаде, то, во всяком случае, уважают, ценят по-прежнему, остальное можно списать на потрясение и нервы. В конце концов, даже Кандауров — вот оно, приглашение!

— Смотри сам, — отвечал Павел как человек, не поколебленный в своей правоте. — Тебе виднее. Виктор серьезно кивнул, да, мол, и правда виднее.

В Мирном они заскочили на минутку по домам за бельем, вениками, рыбой и водкой, не обращая внимания на засуетившихся жен, и тотчас уехали в баню. Часа четыре они парились в почти пустой бане, до звона в ушах и сердцебиения, выпивали и перекусывали в предбаннике и снова парились. Разговор их сбился да так и застрял на одной бороздке, по кругу:

— Ну теперь! — мечтал Виктор о новом дне. — Еду завтра к Сергееву. Объяснительную верни-ка! Отпуск...

— Да они молиться на тебя должны! — вторил ему Павел, и до тех пор умиленно пронимали друг друга победой, пока все вместе — двадцатикилометровый кросс по тайге, дорога, парная и водка не лишили сил. Тогда братья отправились пешком домой к Павлу, взбодрились на морозе, дочиста съели зажаренного Галиной тетерева и еще пировали — праздновали победу до четырех часов утра, до множества черно белых мелколопастных вентиляторов в глазах.

 

Глава девятнадцатая РАЗВЯЗКА

Никогда еще он не просыпался в таком страхе.

Жутко крутанулся гигантский огненный красно-черный шар, с треском и ревом взорвался, и все вокруг вспыхнуло. Виктор ринулся прочь от огня. Ноги не повиновались. Он стоял по пояс в снегу. Снег загорелся. Виктор по-черепашьи стал втягиваться, зарываться в него, чтобы хоть так защититься от пламени. Но снег катастрофически быстро опускался на глазах, защиты не оставалось, и бежать некуда: тайга гудела ярящимся пламенем. Мастер вспыхнул тоже. Он видел свои брызжущие язычками руки, содрогался от вида горящего тела. Зажмурился до боли в глазах и долго не мог заставить себя открыть их.

Перед ним стояла Галина. Откуда она здесь?

— Вставай! Скорее! Ну! — он почувствовал на своем лице воду. Поднялся. Взял из рук Галины чайник и вылил себе на голову. Рядом оказалась Люба с белым лицом и черно-синими губами, как у сердечного больного.

— Ты что, черемуху ела? — спросил он сиплым, не- прочищенным голосом.

— Прокуратура! — взвизгнула не то Люба, не то Галина.

— Я восстановил! — быстро ответил Виктор.

— Следователь...

— Но я же восстановил! — защищался он.

— Одевайся скорее!

— Дай сигарету. Я же восстановил! Полностью! — злился он. — И пусть они катятся!.. — Виктор чуть было не добавил, куда «они» должны катиться. Закурил. Во рту — странный, какой-то банановый привкус. Коридор показался снежной пещерой. Влез в ванну, пустил холодную воду. Сигарета враз размокла и поплыла длинными табачными нитями. Он выплюнул раскушенный фильтр.

Из ванной Лунев вышел с улыбкой мудрого и уверенного в себе человека.

— Хорошенький способ разбудить, — пошутил он и снова закурил.