Never (СИ)

МакКол фыркает, не сдерживаясь, он заржал бы в голос, да вот сил что-то совсем не осталось, они будто утекли куда-то, просочились сквозь трещины в ребрах, испарились вместе с невыплаканными слезами, растворились в завязывающей внутренности в узел боли.

— Решил, что беру пример с тебя, дружище?

Он ебнулся, не иначе, если разговаривает с фантомом, призраком, вызванным его же подсознанием, что, наверное, хоть как-то пытается справиться, заделать брешь. Сублимировать, может быть.

— Посмотри на меня... – тихо-тихо и грустно, как будто прощаясь навеки.

“Вот только ты и попрощаться не удосужился, друг”

Но стук спортивной сумки об пол кажется таким громким, таким настоящим. И Скотт поворачивается медленно, будто заржавелый механизм, пару лет провалявшийся на лужайке под палящими лучами солнца и проливными дождями. И спотыкается, летит кувырком в этот ореховый взгляд, что за эти годы стал немножко темнее, серьезней, печальней.

— Это не ты...

— Ну, конечно. И ты не у себя дома, а в доме Айкена, в одиночке. Скотт, блять, просто не зли меня. Какого хрена ты проебался, сам не звонишь и номер зачем-то сменил?

Его скулы стали острее, а плечи шире, руки сильнее. Пол качается, как палуба корабля, и весь Скотт, как пьяный, но поднимается, хватаясь руками за стены.

— Ты на чем-то сидишь? Думал, на вашего брата не действует вся эта дрянь...

Хлопает ресницами – нет, Скотт не забыл, что они длинные и пушистые, как у девчонки, и, наверное, будут щекотать его щеки, если он только осмелиться... хотя бы разок.

Вот только если бы Стайлз действительно был здесь.

— Лучше бы я сдох тогда, Стайлз, лучше бы Жеводанский зверь разорвал меня на куски, чем вот так – как прозрачная тень в темном сыром подвале, где звуки отражаются от стен и вскрывают череп, как железную банку консервным ножом. Или знаешь, целыми днями так тихо, что я слышу, как капает вода из крана в доме твоего отца.

Ненормально и нереально.

Но он вздрагивает, когда ладонь опускается на плечо, обжигая сквозь рубашку. Вскидывает мутный и какой-то измученный взгляд.

— Это какой-то пиздец.

— Скотти, мать твою, Скотт! Смотри на меня!

— Это не можешь быть ты.

Вместо ответа обхватит губы губами, раздвинет их языком, слизывая вкус горькой мяты и перца. Это не может быть правдой, потому что руки цепляются не за пустоту, а под ладонью о ребра колотится живое человеческое сердце, то самое, единственное.

— Прости меня, просто прости. Скотт, я не знал, даже не думал. Думал, что буду тут лишним, обузой, – бессвязно и неразборчиво, не отрываясь от губ, прокусывая их в кровь, зализывая мгновенно регенерирующие ранки языком. Так сладко. Так правильно.

— Скотти.

— Боже мой, Стайлз.

Выдох, и туман перед глазами рассеивается, и кровь в венах будто очищается с каждым глотком этого воздуха, пропахшего Стайлзом Стилински – его чипсами, его колой, его парфюмом с нотками терпкой хвои. Скотт будто стряхивает с плеч саван, что долгие месяцы стягивал тело, ограничивая движения, мешая сделать нормальный вдох. Он будто сидел где-то в тесной каморке, согнувшись, а теперь встает на ноги, распрямляясь в полный рост, разминая затекшие мышцы.

Губы сладкие и пахнут дольками апельсина, он толкает Стайлза к кровати, перехватывая инициативу, углубляя поцелуй. Ладони ныряют под футболку, поглаживая гладкую кожу, и тело вздрагивает от каждого касания, а с губ срывается низкий гортанный стон, что он ловит своими губами, раскатывает по нёбу языком.

Луна бледнеет, и рассвет растекается по небу, наползая с востока мягким и теплым приливом. Скомканная, местами порванная одежда в беспорядке раскидана по комнате, и слышатся лишь беспорядочные стоны и рваное дыхание, скрип кровати и влажные шлепки тел друг о друга, а еще редкий неразборчивый срывающийся шепот – что-то о потребности или необходимости, о снах и яви, о прощении и тоске.

Что-то очень важное лишь для двоих.

====== 64. Тайлер/Дилан ======

Комментарий к 64. Тайлер/Дилан Тайлер Хеклин/Дилан О'Брайен

https://pp.vk.me/c627529/v627529352/49d88/lyA_v05sI6A.jpg

— Тай, я в порядке, не стоило приезжать.

Он выглядит пиздец, каким несчастным, а еще почему-то все время теребит край одеяла и упорно не поднимает глаз, будто с собственными пальцами разговаривает. Это могло бы взбесить, если бы комок не застрял в горле, если бы Тайлер не скучал так сильно, если бы так не волновался.

— Ты даже не позвонил. Ди, почему я обо всем должен узнавать из твиттера? Я все же тебе не чужой.

Он не говорит о панике, что вызвала самый настоящий приступ астмы прямо во время интервью, когда кто-то спросил о травме Ди, а он только шевелил губами, не издавая ни звука, судорожно пытаясь вдохнуть. Не рассказывает, как ужас ледяными пальцами сжал затылок, когда он представил шебутного и неугомонного О’Брайена на больничной койке, опутанного проводами, подключенного к аппаратам жизнеобеспечения. Все не так страшно, как оказалось, и у кого-то слишком уж больная фантазия, но все эти разговоры и сплетни об автокатастрофе...