Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны

…К сожалению, когда мне было десять лет, отец умер. Ходили слухи, что его отравили соседи-завистники. Я до сих пор точно не знаю, правда ли это. Но самое главное, что после этого моя мать, лишившись источника дохода, была вынуждена уехать в столицу, Могадишо, где нас приютила ее сестра. Вот когда начался сущий ад. Мы с братом, как и наши кузены, старались раздобыть деньжат всеми возможными и невозможными способами. Мы воровали все, что плохо лежит. Однажды мы обокрали иностранцев, которые совершали кругосветное путешествие на роскошной яхте; нас поймали – у машины накрылся двигатель. Но те туристы пожалели нас и даже стали постоянно покупать нам овощи и фрукты. Устав от вечной голодухи, мои кузены эмигрировали в Европу. Два года они там поскитались, а потом переехали в Англию – там они преуспели, и о нас не забыли. Они пригласили нас к себе, потому что устроились на работу. На работу! С того дня мы с братом мечтаем только об одном: уехать вслед за ними.

Мы с Дедалом отправились в Ливию, откуда, по верным слухам, в европейские города отправлялись буквально сотни судов. Увы, Ливия встретила нас полным хаосом. Когда мы выходили из одного бара, брат ввязался в драку и был убит. Так что мне пришлось ехать дальше одному. И вот уже три года как я торчу здесь, в Камбрези.

Я уж сбился со счету, сколько раз пытался попасть в Англию, однако меня каждый раз отфутболивали. И в конце концов мне пришлось отказаться от этой идеи.

– Выходит, ты решил остаться во Франции? – с удивлением спросил его Иван. – Ты будешь просить здесь политического убежища?

Улисс поморщился.

– Пока не знаю.

Почему у Ивана создалось впечатление, что Улисс рассказал ему только часть правды?.. И оно только усилилось, когда они вернулись в зал заседаний и Улисс вдруг попросил адвоката Дювиньё подвезти его в Париж.

– В Париж? – изумился тот.

– Ага! – с подкупающей непосредственностью ответил тот. – Друзья пригласили меня провести у них несколько дней. Они живут на бульваре Вольтера, но вы можете высадить меня где угодно, я сам доберусь.

Незадолго до этого, несмотря на полное отсутствие желания, Иван принял предложение Моны и вышел на работу в коллеж Марслéн Бертлó. Но ему пришлось вовсе не в столовой помогать, о чем изначально шла речь; его поставили на самую «грязную» должность – уборщика. Он должен был мыть полы в классах, опорожнять мусорные корзины, наполнять коробочки мелом, натирать черные доски специальным составом вроде воска. Самое неприятное было подметать обледенелые площадки для спортивных занятий – из-за инея они становились совсем скользкими, того и гляди навернешься. А поскольку все это следовало подготовить до прихода учеников и открытия ворот – то есть до восьми часов утра, то каждый день Ивану приходилось вставать чуть свет, проглатывать чашку кофе «Блю Маунтин», если повезет, потом дрожа от стужи топать через парковки кондоминиума, продуваемые всеми ветрами, а потом все так же пешком по улицам, с которых понемногу отступал ночной мрак, – до коллежа.

Когда он пытался осмыслить свою жизнь, то… упирался в тупик. Раз за разом он спрашивал себя, а стоило ли отказываться от стажировки на шоколадной фабрике, чтобы в результате очутиться в таком жалком положении. Когда он жил на Гваделупе, то сердце у него часто билось от радостного ожидания. Что же с ним стало? Почему его по пятам преследует неудача? И друзей у него нет. Не на кого положиться, не с кем разделить свои горести. Даже Ивана, кажется, все более равнодушна к нему. Она едва успевала чмокнуть его в лоб утром, потом чмокнуть вечером и сразу запиралась в своей комнате. И ему до чертиков надоели упреки Уго и особенно Моны, которая, на правах его «работодательницы», решила, что может им помыкать.

По пятницам Иван благочестиво направлялся в мечеть Радогана – ее называли по имени имама. Ходил он туда не столько чтобы помолиться – ведь он и без того вел постоянные беседы с Господом, – но и потому, что ему безумно нравилось растворяться в толпе бедняков, что простирались ниц в сторону Мекки. В эти минуты чувство одиночества покидало его. Ему казалось, что он обретает братьев среди этих людей, таких же униженных и оскорбленных, как он сам, и которым, возможно, однажды все же улыбнется удача.

В эту пятницу в мечети появился новый имам. В отличие от прежнего, блеклого человечка, который с трудом изъяснялся по-французски, новый буквально кипел энергией. Ивану он напоминал Улисса: темнокожий, с такими же черными блестящими волосами, с мощным громким голосом. Ивану, конечно, сразу захотелось узнать подробности на его счет, ведь какие только слухи не крутятся в таком месте, как молельня. В небольшом буфете при мечети верующие, потягивая чай с мятой, обсуждали все на свете. Нового имама звали Амири́ Капу́р. Он был родом из Пакистана и долгое время проживал в Канó, священном городе на севере Нигерии.

Иван был просто потрясен его проповедью.