Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны

– Ладно, шучу я, шучу. Давай серьезно. В данный момент я эскортирую трех дам: одна из них – управляющая рекламного агентства, другая – известная актриса, первые фильмы которой называют многообещающими, а третья – доктор, специалист по пластической хирургии. И каждая из них готова отсыпать мне столько бабла, сколько я захочу.

Постепенно до Ивана дошла вся правда, ведь он был не таким уж наивным парнем. Выходит, случилось худшее, что только можно было вообразить, – Улисс продавал свое тело женщинам в обмен на вознаграждение. Это было ничем не лучше проституции. Рот Ивана вдруг наполнила горькая, обжигающая желчь. Едва сдерживая рвотные позывы, он поднялся и широкими шагами направился к выходу.

– Ну, не дури! – воскликнул Улисс, пытаясь удержать его.

Но Иван его не слушал. Он стремглав понесся вниз по лестнице, выскочил на тротуар и, пытаясь удержать равновесие, чуть не сбил с ног какую-то парочку. Не соображая, что делает, Иван пересек бульвар и помчался вперед не разбирая дороги – так быстро он давно не бегал. Прохожие замирали на месте, глядя вслед высоченному негру, который несся вперед, кажется, быстрее самого Тиама Папа Галло[63]. Он толкнул калитку какого-то парка – днем тут было полно колясок с младенцами и детишек постарше на трехколесных велосипедах, но в это время парк был пуст. Иван рухнул на скамейку, и холод тут же проник сквозь одежду к его телу. Тошнота по-прежнему не оставляла его. Он чувствовал себя грязным, оскверненным. Как бы ему хотелось сейчас вернуться в детство, чтобы Симона снова мыла его с ног до головы «Марсельским мылом» и опрокидывала ему на голову тыкву теплой воды. Когда же он, переполненный отвращением к окружающим, нахохлившись, застыл на месте, у скамейки остановился какой-то парень с этакой не оставляющей сомнений улыбкой.

– Вам не холодно? – проворковал он.

У Ивана вскипела кровь, и руки его сами собой – он себя не контролировал – потянулись к горлу очередного развратника. Вот что, выходит, предлагал ему мир: проституция, гомики, эскорт. Вся мерзость в одном флаконе.

Нам удалось с предельной точностью восстановить события этого судьбоносного вечера. Мы не оговорились, именно судьбоносного – ибо, по нашему убеждению, как раз тогда с полной силой расцвел радикализм Ивана, который мы подмечали на всем протяжении нашей истории. Но прежние события его жизни, в том числе гибель его друзей-любовников Аликса и Кристины, все же не привели к столь необратимым изменениям в нем. Но перипетии последних месяцев помогли ему увидеть все в совершенно новом, ослепляющем свете. В смерти Мансура и моральном падении Улисса он распознал перст судьбы.

Вопли бедняги, которого он тряс за ворот, привлекли внимание прохожих, направлявшихся в театр «Батаклан», где в тот вечер шел концерт. Они набросились на Ивана с кулаками и пинками, и им удалось отбить жертву. Но юноша был настолько высок и силен, что ему удалось вырваться у них из рук и броситься наутек. Вскоре он запрыгнул в такси, которое в ожидании пассажиров медленно ползло вдоль бульвара Вольтера. Оказалось, что за рулем находился негр, причем родом с Гваделупы – Флориан Эрнатюс, который, увидав, что человек одной с ним расы попал в беду и за ним гонится толпа белых, не раздумывая, решил прийти на помощь. Такое поведение встречается все реже и поэтому заслуживает отдельного упоминания. Ведь белые, как правило, всегда друг с другом цапаются – вспомнить хотя бы нацистов и евреев. А вот чернокожие, вдохновленные теориями «негритюда»[64] о расовом единении, напротив, полагали, что им всегда нужно стоять друг за друга. В наше время подобные идеи непопулярны.

– Куда вам надо? – спросил он у Ивана, выжимая педаль газа.

– Не знаю… Ах да, отвезите меня в Вийере-ле-Франсуа, – выдохнул тот.

Бессильно растянувшись на заднем сиденье набравшей скорость машины, глядя, как мимо проносятся огни баров и жилых домов, не любивший откровения юноша стал рассказывать о своей жизни.

– Старо как мир, – ответил ему Флориан, пожав плечами. – Думаете, жизнь обошлась со мной иначе? Во-первых, я вообще не знал своего отца. Я донимал мать расспросами, и в конце концов она призналась, что его звали Бонг. Он был с Филиппин и работал уборщиком кают на круизном теплоходе «Императрица морей» – в те годы компания «Кроста» совершала путешествия на Антильские острова. Моя мать тогда работала няней младшего ребенка в богатой семье мулатов, отправившихся в круиз по случаю десятой годовщины свадьбы. Сказала ли она правду? Я так и не выяснил. Все детство я проходил босиком ну или в дешевых кедах, потому что не на что было купить мне пару крепкой обуви. Одно время я трудился на банановых плантациях. Но, к сожалению, в один прекрасный день ураган повалил все пальмы, и я стал безработным. Потом я устроился на свиноферму «Саломон», но вскоре свиньи подхватили лихорадку денге, и ферму закрыли. Новую работу я нашел только в Париже. Эта машина не моя, я ее только арендую.