Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

И я меньше чем за полминуты рассказал ему свою историю. Мой самый быстрый на тот момент пересказ.

Когда я закончил, он скрестил руки на своей груди.

— Хорошо, это звучит как короткая история, которая скрывает под собою другую, длинную историю.

— Что ж, можно сказать и так.

— Итак, если я хочу услышать все полностью, что я должен сделать? Я имею в виду, что вряд ли вы начали свой рассказ вот так, за здорово живешь?

Я рассмеялся:

— Что ж, главный босс, мне нужна попутка. Поскольку, как вы знаете, знак Голливуда — вот цель моей поездки, а я до сих пор не там.

И вот наконец это случилось: его руки были на моих плечах: «Проезд в обмен на историю. Сделка выглядит приемлемой. Мой бойфренд и я сам — люди, легкие на подъем, и мы направляемся на запад. Однако давай сразу внесем ясность: я хочу услышать всю историю, от начала до конца. Жди меня через полчаса у серебристого кадиллака».

Я прирос к земле, хотя больше всего мне хотелось скакать от радости. Только что я потратил три доллара на вареный початок кукурузы, и это все, что я мог себе позволить, и вот через полчаса я должен был сесть в самый безупречный классический кадиллак, какой когда-либо видел.

— Ну что, Леон, есть что сказать? — спросил Майкл, который широко шагал в мою сторону от стенда, где я его оставил.

— Я скажу, поехали!

Он рассмеялся глубоким искренним смехом: — Леон? Ты готов?

— Как никогда! Дорога зовет!

— Тогда давай не будем заставлять ее ждать в одиночестве, — сказал Майкл, — Давай, Леон. Садись за руль.

— Прости? — меня поразила предложенная мне возможность управлять этой красотой.

— Давай, вы же там в Британии можете водить машины, да? Я имею в виду, ничего необычного, только держись правой стороны дороги и все. Давай, веди машину и рассказывай свою историю.

Я не мог отказаться. Я залез в кожаное кресло, поправил зеркало обзора, взялся за руль и выехал на дорогу.

— Это же тип 52, да?

— Близко к нему — 58, — поправил он меня.

Мы неслись по свободному шоссе, впереди нас были горы, над нами — вечное голубое небо. Ветер и скорость. Я не мог перестать улыбаться.

— Чувствуешь себя Джеймсом Дином?

— Или Джеймсом Бондом.

— Моя страсть к машинам — вот что доставляет мне большую часть удовольствия в этой жизни. Остальное дает мне мой бойфренд Крэг, с которым вы познакомитесь, когда мы доедем до дома.

Некоторое время мы ехали молча.

— Есть во всем этом нечто возвышенное, так ведь? Практически как будто ты едешь назад во времени, — сказал я.

— Вне всякого сомнения, в этом есть нечто возвышенное. Большая часть машин, которые у меня есть, вытащены с куч хлама. Я возвращаю их к жизни.

— Воскрешаешь, — отметил я.

— Ты уловил суть. Это — мое самое острое наслаждение.

— Как много у тебя машин?

— Оу, ну, в общем, 36, но все они находятся на разных стадиях ремонта и реставрации.

— А какая твоя самая старая машина?

— Кадиллак 1940 года 60-й серии Special с отодвигающимся люком в крыше. Насколько я знаю, было выпущено только шесть таких машин. Останови кадиллак здесь.

Я передал ему руль и сел на пассажирское место, чтобы послушать историю Майкла. Он был интересным собеседником, человеком, который, похоже, нашел свою истинную страсть. Это чувствовалось во всем: в манере себя держать, в энергичном способе излагать свою точку зрения. Глядя на Майкла, можно было понять, что люди, в жизни которых имеется смысл, гораздо энергичнее тех, кто живет бесцельно. Я часто находился в пагубном состоянии, когда мне не хватало сил ни на что, что объяснялось отсутствием четких ориентиров. Очевидно, что для Майкла подобное было невозможным. В самой глубокой тьме он видел сияющий свет. Я мог это чувствовать.

— Что же такое есть здесь, на Западе?

— Прости?

— Да так, ничего.

Однако все же для американского Запада было характерно что-то такое. Была причина, по которой люди продолжали мигрировать все дальше и дальше на запад в течение десятилетий. Не просто ради золота. Сидя рядом с Майклом, я нашел еще одно обоснование тому, почему оставил свою прошлую жизнь позади себя. Теперь я тоже сидел в этом длинном поезде, направляющимся на запад, стал частью огромной группы людей, которые хотели поменять налаженную и размеренную жизнь на то, что станет для них лучше, труднее и прекраснее. Я мог видеть в глазах Майкла то, к чему стремился, то, что видел и в глазах Кэтрин. Веселую радость жизни человека, существование которого наполнено смыслом. Радость жизни, на которую каждый из нас имеет право, но которую не всем дано обрести. «Все мы умрем, — сказал мне однажды мой дед, когда мы сидели с ним на одном из огромных греческих камней и смотрели на море. — Но некоторые из нас даже и не живут».

— И… — сказал Майкл, указывая рукой вперед, — мы почти на месте.

Мы въехали на двор при мастерской, заполненный старыми машинами. Было похоже, что Майкл решил сделать небольшой крюк, вместо того, чтобы направиться прямо к дому.