– Так и раскидал княжич Горибор обоих сам, говорит, стыдитесь-де, нашли место и время людей потешать! Стыдно братьям-княжичам между собой за невесту драться. Просите-де у девки обручье, и все тут, кому отдаст, тому и невеста. И боярин их подоспел, тоже с каждым по отдельности говорил. Да и погляди, теперь один к другому не приближаются, и кмети с каждым рядом едут.
Да, так и было. А подраться двум парням из-за девки – ничего особого, бывает, да только братьям и впрямь стыдно. Даже если они не княжичи, младший старшему уступить должен, если родители как иначе не рассудят, или девка, или ее родители. Все равно ведь старшему сначала жениться. А старший здесь Велемил. Ему, может, и то не нравится, что младший дорогу переходит?
Хотя, сказано ведь, что любого из княжичей им, невестам, можно выбирать! Им-то можно, а парням обидно, у них друг с дружкой свои счеты.
Чаяна теперь всю дорогу ехала с Иринеем, поодаль от Вельки, и от разговоров с ней уворачивалась, вечерами то боярынь, то челядинок от себя не отпускала. Велька смирилась: если сестра что-то и затевала, похоже, беды не случилось. Значит, можно и позже поговорить, расспросить, Чаяна успокоится и расскажет. А может, даже сама похвалиться захочет, по-ее ведь вышло. И руны то же предсказали, значит, ворожбы никакой могло не быть, а что было – потом узнается.
А от Вельки ни на шаг не отходила Любица. Если поначалу она ехала в повозке, то теперь тоже пересела на лошадь и держалась верхом очень ловко.
– Боярину моему не нравится, – тихо, со смешком пояснила она Вельке, – верхом я на виду, все глядят, кому хочется, а он ревнивый у меня. А сама я люблю так ездить, батюшка мне позволял!
Поглядеть было на что: стройная, высокая, чернобровая молодая боярыня была очень хороша, хоть и одевалась в дороге неброско, и шелковые уборы свои из сундуков не доставала, а голубым ярким бисером расшитое очелье[38]
над ее высоким лбом было едва ли ярче ее глаз.Ириней, кажется, постепенно вовсе забыл, кто такая Велька. Мрачный Велемил затерялся среди кметей впереди отряда и на глаза не показывался, да и Горибор с Яробраном только учтиво кланялись, держась на приличном расстоянии. Горибор, правда, раз к ней подошел, с кметем выздоровевшим, с Ветряном. Ветрян кланяться ей стал, благодарить, она рассмеялась, поклонившись в ответ:
– Будь здоров и живи долго, добрый человек! Родится у тебя когда дочка – назови ее Быстрицей, так твою спасительницу зовут, ее снадобье тебя и подняло.
Засмущавшись, парень пообещал, блестящими глазами глядя на княженку:
– Назовем! Не дочку, так племяшку, а будет теперь это имя в нашем роду, раз ты велишь!
– А я прослежу, чтобы не забыл, – хлопнул его по плечу Горибор, – иди пока себе.
– Как же я забуду, что княгине своей пообещал? – неожиданно возмутился парень.
– Ишь ты – княгине! Не болтай, сглазишь, – одернул его Горибор, а когда смущенный парень ушел, улыбнулся Вельке, – вишь, ты для него уже и княгиня. Может, на добром слове-то?
Велька смутилась, опустила голову, а Горибор, посмеиваясь, ушел.
– Скучные какие женихи стали, Огнявушка, – не удержалась как-то Любица, – ладно, с одной невестой понятно, но ты-то осталась. Что же они теряются?
– Может, потому, что всем Чаяна больше по нраву?
– Ох, насмешила! – боярыня и впрямь звонко рассмеялась. – Ты да не по нраву? Ты с чего взяла-то, что такое может быть, кто тебе эту глупость сказал?
– Сама же видишь, – пожала плечами княженка, – на сестру я не похожа.
– Не похожа, и слава Макоши! Все равно ничем не хуже. Только так о себе и думай, поняла? Это чистая правда и есть! Но погоди, немного еще проедем, и наладится. Княжичи, может, в себя придут, вспомнят, что соколам горлиночек да уточек ловить надо, сами те не прибегут.
– Может, и вспомнят, – легко согласилась Велька.
Никто что-то не видал, как Ириней-сокол свою Чаяну-горлиночку ловил. Значит, и горлиночке можно изловить своего сокола, кто бы сомневался?
Вельке было все равно. И лучше, что Горибор с Яробраном на нее не заглядываются, не стараются понравиться, одно беспокойство было бы. Пусть бы они подольше о ней не вспоминали. А она, то ли горлиночка, то ли уточка, попалась уже своему соколу, и вырваться не получалось. И то, что Венко сказал, то и дело вспоминалось: что ему князь кариярский Вереней перечить не станет, так что Вельке о других женихах и думать нечего, если только сама по-другому не захочет. Сама она и не хотела…
Только не складывалось как-то. И так и этак перебирала Велька, что ее купец говорил – не складывалось. Как там с Веренеем – неясно, но отец-то ее, князь Велеслав ему ничего не задолжал, и Веренею, если на то пошло, тоже ничего! Так зачем тогда Венко-купец вериложскому князю в зятьях? Недоволен будет батюшка таким раскладом, очень недоволен, и к ворожее не ходи.
Или – кто Венко кариярскому князю? Что за долги между ними такие?