Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Как бы то ни было, Коллинс и Котошихин согласны с тем, что, когда Евфимия на глазах у всех упала в обморок, Морозов предпринял быстрые действия по ее дискредитации — факт, который, как обоснованно полагает Забелин, служит серьезным обвинением в адрес Морозова. Замешаны ли были протопоп Стефан Вонифантьев и боярыни, неизвестно, но сложно представить, чтобы заговор, столь прочно укоренившийся в Тереме, мог осуществиться без вовлечения живших там знатных женщин. Что касается роли протопопа, то весьма вероятно, что Алексей, прислушивавшийся к советам духовника по многим вопросам, мог получить совет и по поводу выбора супруги. Тот факт, что царь учел наставления протопопа Стефана по изменению древнего свадебного ритуала и согласился убрать из него языческие обряды плодородия и многие мирские игры и развлечения, которые были приняты на царских свадьбах, свидетельствует о большом влиянии протопопа. Так что записки Коллинса звучат правдиво во многих отношениях.

План Морозова сработал безотказно. Каким бы образом ни была устроена их встреча, но Алексей нашел Марию Милославскую привлекательной и женился на ней 16 января 1648 года. Во время свадебной церемонии Морозов играл роль посаженого отца жениха[694]. Через одиннадцать дней, 27 января, Морозов женился на сестре Марии, Анне[695]. Соглашение было выполнено, когда Илья Данилович, отец невесты, на следующий день после царской свадьбы стал окольничим, а затем, менее чем через неделю после свадьбы Морозова, — боярином[696].

Как и в случае с заговорщиками в деле Хлоповой, связи семейного и политического союза между Борисом Морозовым и Ильей Милославским описаны в синодиках. На самом деле эти связи были удивительно тесными. Несколько сохранившихся синодиков содержат молитвенные списки для Ильи Милославского и Бориса Морозова, расположенные друг за другом, — ясно, что поминальные требы были заказаны обоими (или их семьями) в одно время[697]. Более того, они часто помещали друг друга в начало своих молитвенных списков. Борис Морозов (его нередко записывали под его крестильным именем, которое было Илья, что несколько забавно)[698] часто появляется следом за тестем, Ильей Милославским, во многих поминальных списках Морозова[699]. Аналогичным образом в списках Ильи Милославского Морозов и его родственники часто указаны в самом начале или близко к нему, иногда даже опережая кровных родственников Ильи[700]. Примечательно, что в синодики ряда других членов рода Морозовых и рода Милославских также вписаны оба — и Борис, и Илья; это говорит о значимости связи между ними и для других членов их родов[701].

Заговор Морозова удался в плане создания блока семей при дворе, связанных родством не только с царем и с Милославскими, но и с их весьма перспективными родственниками (Ртищевыми, Хитрово и Соковниными). Из этого блока произойдут некоторые наиболее значимые политические деятели конца XVII столетия, и он будет управлять Московией, пусть и с несколькими кровопролитными перерывами, пока его политической гегемонии не бросит вызов семья второй жены Алексея Михайловича, Натальи Кирилловны Нарышкиной.

История с Беляевой

Смерть Марии Милославской 3 марта 1669 года подкосила Алексея Михайловича. Она была его женой больше 20 лет и подарила ему 13 детей, 9 из которых пережили детство — 6 дочерей (Евдокия, Марфа, в иночестве Маргарита, София, в иночестве Сусанна, Екатерина, Мария и Феодосия) и 4 сына (Алексей, Федор, Симеон и Иван)[702]. Привязанность царя к Марии отмечалась по-разному[703], но лучше всего засвидетельствована, как ни странно, в свадебном чине второй женитьбы. В этом тексте царь оправдывает свой повторный брак, ссылаясь на детей — указывая, что «уже доходящу другому лету пребываем в великих печелех, видя в непрестанных слезах чад своих государских о разлучении рождшия их матере, благоверные царицы, к тому же больши не могу слышати плача и рыдания их». В тексте отражено мрачное и скорбное настроение царя после смерти Марии. Так, сообщается, что на царской свадьбе велено было в бубны не бить «и в сипоши [вид флейты] не играть для того, что по преставлении благоверныя государыни царицы и великие княгини Марии Ильичны никогда того не бывало»[704].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология