Наконец-то мы объехали коров, нас высадили и по бездорожью мы отправились на запад. Вдали от цивилизации даже воздух был другим. Я представила, как львицы шли и нюхали воздух, и снова подумала о Шеме. Эта львица теперь занимала не только ум Ника, мой тоже.
Могла ли Шема запомнить, что близость к человеку это плохо? Связала ли исчезновение родных с тем, что львицы регулярно нападали на загоны с вот такими же рогатыми коровами, характерной для Уганды и Руанды породы?
Мы шли по красной земле, которая опять навевала мысли о далекой красной планете. Если люди не прекратят вмешиваться в судьбы диких животных, то и на месте заповедников могут остаться такие же безжизненные холмы, как на снимках из космоса. Животных вытесняли, убивали, и только силами множественных исследователей и ученых популяции некоторых из них перестали стремительно снижаться, но даже увеличиваться.
Пыльные растения поникли под палящим солнцем. Хотя была зима, и температура не поднималась выше двадцати шести, идти в разгар дня под палящими лучами все равно было жарко. Не представляю, каково здесь летом.
Наши львицы сейчас отдыхали в тени, чтобы продолжить путь с наступлением сумерек, как докладывали по рации. Мы же до тех пор должны были дойти до точки и успеть разбить лагерь.
Мои ладони и щеки горели от солнца, хотя и были покрыты защитным кремом, а еще репеллентом от москитов и других летающих гадов. Вскоре разговоры смолкли. Это был тяжелый переход, хоть и по равнине без особых перепадов высоты.
На горизонте почти не шевелились, как строительные краны в период застоя, жирафы. Мы спугнули стайку сурикатов, и те юркнули в подземные туннели.
Наш проводник поднял руку, и все остановились. Я вертела головой, не понимаю, что заставило его остановиться. Впереди темнел горный массив, и хотелось быстрее дойти до него, чтобы передохнуть в прохладе.
Однако, жестами призвав всех к тишине, проводник повел нас совсем в противоположную сторону.
— Почему? — прошептала я, когда разрешили разговаривать. — Что он там заметил?
— А ты не видела? — удивился Ник. — Смотри внимательно.
Он встал за моей спиной и показал рукой на один из камней гряды. Даже издали, стоя под палящим солнцем, то местечко казалось прохладным и приятным.
А потом камень вдруг дернулся, поднялся на ноги. Мелькнул темный рог, низко опущенная тяжелая морда.
— Это носорог?! — ахнула я.
— Да, черный носорог. Прилег в тени. Они очень агрессивны, так что нам повезло, что мы далеко. Но вообще черные носороги очень крепко спят. Просто невероятно крепко, вот именно их из пушки и не разбудишь. Местные детишки даже так развлекались. Первый должен был подкрасться к спящему носорогу и оставить на его спине что-нибудь легкое и бесшумное. Второй должен был подойти и забрать. Третий вернуть обратно. И так далее, пока кто-нибудь из них не будил носорога.
— А потом?
— А потом надо было драпать со всех ног, — рассмеялся Одинцов.
Я внимательно посмотрела на черную махину, которая улеглась на другой бок. Каково это подойти к нему ближе, коснуться огрубевшей толстой кожи, а потом, не помня себя от страха, умчаться прочь? А если ветка под ногой, а если какой-то едва слышимый звук?
— Сумасшедшие развлечения, — покачала я головой.
— Да, у них свои способы пощекотать нервы… Сейчас черные носороги тоже на грани исчезновения. Глубокий сон не только отличное развлечение для детишек. Для охотников тоже. Главное хорошо прицелиться, один меткий выстрел и носорог — труп.
Я вздрогнула, когда он выстрелил по спящей туше, сложив пальцы пистолетом. При этом скользнула взглядом по кожаному ремню через спину и кобуре на поясе. Как только мы вышли за пределы лагеря, Ник вооружился.
Он так органично смотрелся с оружием, в походной одежде и рюкзаком за плечами, с прищуренными от солнца глазами и бронзовой от загара коже, что я просто не представляла, как когда-то могла думать иначе. Я уже и не помнила, каким он был в костюме или белой рубашке с запонками. Только чувствовала, что именно сейчас он настоящий. Среди бескрайних красных земель, один на один с природой, он был в своей стихии.
— Ты когда-нибудь убивал?
— Однажды.
Я сопоставила все, что знала о нем, и ахнула:
— Та шкура белого медведя в твоей квартире?! А ведь я когда Адам сказал, что ты его сам застрелил, я сразу подумала, что мы никогда не будем друзьями, — Одинцов усмехнулся. — Прости, я решила, что ты охотник. Теперь знаю, что ты не стал бы убивать зверя ради чувства собственного величия. Так что же произошло?