Невеста Обалуайе

С треском распахнулась, сорвав хлипкий замок, входная дверь. В комнату ворвался солёный и влажный океанский бриз. От яростного ветра забилась и захлопала кружевная занавеска. Остро запахло водорослями. Глухие, тяжкие удары волн, мешаясь с грохотом барабанов, заполнили маленькую комнату, – и на пороге выросла Йеманжа – Мать Всех Вод. В её полных гнева глазах билась и пенилась буря, дымилось чёрное грозовое небо. И в голосе ориша рокотали и вставали на дыбы страшные волны.

– Ты?! Здесь?! Отойди от моей дочери! Прочь отсюда! Как ты осмелилась войти в мой дом, Нана Буруку?!

Ошун, схватив детей и с ногами взлетев на кровать, завизжала от страха. В ушах её гремели океанские валы, свистел и ревел ураган, хлопья солёной пены хлестали в лицо. Ошун видела, как Нана Буруку надменно выпрямилась и подняла тёмное, цвета первородной глины лицо с тёмными ямами глаз и узкой расщелиной презрительного рта. Рёв ветра заглушил барабанный вой. Огромная волна вознеслась к небу, закрыв расколотую луну чудовищным гребнем пены. И Ошун, слабо прошептав что-то умоляющее, лишилась сознания.

…– Девочка моя, очнись! Ради бога, приди в себя! Всё хорошо!

– Дона Жанаина… – простонала Ошун, не открывая глаз. – Дона Жанаина… Что вы сделали?

– Всего лишь выкинула из дома вверх тормашками мою потаскуху-сестру. – Жанаина сидела на смятой постели рядом с Ошун, держа голову молодой женщины на своей груди. Поймав испуганный взгляд невестки, она вдруг довольно усмехнулась. – Не поверишь, сколько лет я об этом мечтала! Чего Нана хотела от тебя, девочка? Что ты успела ей пообещать?

Ошун молчала, зажмурившись. И вдруг вскочила на ноги с придушенным воплем:

– Дети! Мои дети, где они? Почему так тихо?!

– Таэбо и Каинде спят, – спокойно отозвалась Жанаина. – Спят в моей комнате. Я положила их к Эшу.

– К Эшу?..

Жанаина тихо рассмеялась: в полумраке блеснули зубы, рыбкой сверкнула серебряная подвеска серьги.

– Разве ты не знаешь, малышка Ошун? У моего Эшу на руках умолкает любой ребёнок[71]! Даже с больным животиком! Даже с зубами, которые режутся ночь напролёт! Помнишь, два года назад малыш соседской Тетиньи проглотил рыбью кость и вопил как резаный на весь квартал? Эшу, слава богу, оказался дома, взял его на руки – и несчастный ребёнок сразу же умолк, а через минуту – уснул! И спал до самой больницы, пока доктор, благослови его Святая дева, не вытащил кость…

– Так Эшу – здесь?.. – пробормотала Ошун.

Жанаина внимательно посмотрела на неё. Затем задумчиво сказала:

– Пойду-ка я сварю кофе. Ночь, вижу, будет дождливая…

Тёплый ливень барабанил по черепичной крыше. Душная декабрьская сырость входила в открытое окно. В маленькой кухне Жанаины пахло кофе. На круглом столе, покрытом потёртой голубой скатертью, стояли чашки, бутылка с молоком, керамическое блюдо с нарезанными плодами манго, тарелка со свежим кокосовым печеньем. Между сахарницей и кофейником, брезгливо обходя крошки, не спеша разгуливал серый палочник. За ним с подоконника жадно следил маленький геккон. В большой розовой раковине, заменявшей пепельницу, лежали несколько окурков.

– Клянусь вам, я не лгу, дона Жанаина, – сдавленно говорила Ошун. Она обречённо смотрела в стену, на щеках её белели дорожки высохших слёз. – Мой Шанго ни в чём не виноват. Да и Эшу тоже… Я не хвастаюсь, нет, – но, когда ориша Ошун предлагает свою любовь, ни один мужчина не в силах отказаться. Вы же знаете это.

Жанаина молчала. Её лицо казалось спокойным. Прямо перед ней на столе сидел большой вагалуми[72] с горящими огоньками на спинке. Женщина время от времени легонько касалась его пальцем, и брюшко светлячка загоралось зеленоватым светом, а сам вагалуми угрожающе подскакивал. Казалось, ничто на свете не занимает сейчас Жанаину более прыжков рассерженного насекомого.

– Дона Жанаина! – прошептала, наконец, Ошун. – Почему вы молчите? Скажите мне хоть что-нибудь…

– Я думаю, дочь моя, – медленно отозвалась Жанаина. – Думаю о том, зачем моей сестре понадобились твои малыши. Нана никогда не были нужны даже её собственные дети! Она так и не поняла, для чего их рожают! Если бы не Ошала – ни Обалу, ни Марэ, ни Эвинья не дожили бы до своего рождения: Нана избавилась бы от них в больнице, как последняя гринга! Про Оба и говорить нечего… А теперь ей зачем-то так понадобился младенец, что она вытащила на свет эту прошлогоднюю историю с тобой, Эшу и Ошосси[73]?

– Так вы… Вы всё знали, дона Жанаина? – со страхом спросила Ошун. – Но как же… Вас же тогда не было в городе! Вы были в Рио на празднике Йеманжи и…

– …и вернулась. – Жанаина по-прежнему осторожно трогала пальцем светлячка. – И увидела своих сыновей! А когда и Огун, и Эшу, и Ошосси улыбаются, как ангелы у алтаря, и хором уверяют, что всё хорошо, то сразу же пугаешься до смерти, скажу я тебе! И тогда я поехала к Шанго.

– Что?.. – Ошун в ужасе покачала головой. – И Шанго смог… рассказать… вам?!.