Невеста Обалуайе

За стеной чуть слышно застонала во сне Ошун, и Жанаина умолкла. В окно душной сыростью входила ночь. Город Всех Святых спал во влажных, обманчивых объятиях дождя, дышал песнями цикад, шорохом капель. В лужах дробился жёлтый, неверный свет фонарей.

Под утро в шелест дождя над Бротасом вплелись странные звуки. Сквозь сон, в тёплой полудрёме Эва слышала, как кто-то, шёпотом чертыхаясь, отодвигает опущенные жалюзи, спрыгивает с подоконника на пол. Два мягких удара сброшенных шлёпанцев. Жалобный скрип просевшей кровати. Горячая, нетерпеливая рука, скользнувшая под простыню.

– Эшу… – ничуть не удивившись, пробормотала Эва. – Это ты?

Конечно, это был он – кто же ещё? Эшу пришёл, как приходил всегда, – без предупреждения. Забравшись под простыню, он обхватил Эву, прижался к ней, приник всем телом, словно испуганный ребёнок. Не открывая глаз, Эва почувствовала, что он дрожит.

– Эшу, что случи…

– Ничего… Ничего плохого, клянусь. Спи, любовь моя… Ещё совсем рано, ещё темно… Идёт дождь, спи… Я так скучал по тебе, Эвинья…

И по этому виноватому шёпоту Эва поняла, что он ничего не расскажет. Но Эшу был так тяжело печален и так расстроен чем-то, что она, вздохнув, повернулась, обняла его, мягко привлекла к себе, тихонько погладила по голове, по напрягшемуся под её рукой плечу.

– Ты опять что-то натворил… Разберёмся потом. Спи. Я же здесь! Спи…

Он уснул, уткнувшись лицом в ямку под ключицей Эвы и что-то обиженно бормоча сквозь сон. И Эва, улыбаясь и поглаживая курчавый затылок Эшу, уснула тоже. Когда же час спустя она открыла глаза, смятая подушка ещё хранила запах крепких сигарет и кашасы, – но рядом уже никого не было.

За окном наливалось рассветной голубизной небо. Слабый ветер доносил с моря запах соли, чуть заметно ерошил головы пальм. Было так рано, что даже Оба ещё не вставала: с кухни не доносилось ни звона посуды, ни пения. В комнате, которую отвели Габриэле, тоже было тихо. Эва на цыпочках спустилась в огромную, пустую, зеркально чистую кухню сестры, тихонько сварила себе кофе, взяла из накрытой полотенцем тарелки пончик и вышла с дымящейся чашкой в руках в маленький патио, перетянутый бельевой верёвкой, на которой поникшими бом-брамселями висели два огромных цветастых купальника Оба. Присев на ступеньки, Эва глотнула крепкого, горячего кофе, откусила пончик. С беспокойством вспомнила о том, что Эшу сбежал от неё на рассвете – хотя считал утреннюю любовь лучшим занятием в жизни…

Кое-как допив кофе, Эва вскочила с крыльца. Вернулась в дом – но лишь затем, чтобы написать короткую записку для сестры и взять из комнаты рюкзак. Через минуту она уже шла вверх по холму в сторону Ондины. Автобусы в такую рань ещё не ходили, но до дома её братьев Ошумарэ и Обалуайе можно было добраться пешком за полчаса.

Город Всех Святых дремал в розовой тишине утра. Серебристая вереница облачков спешила по небесной трассе в сторону океана. Неподвижно застыли сейбы и бананы. Свешивались через ограды ветви кротонов и манго. Мимо Эвы проехал разноцветный автобус: туристы возвращались с экскурсии «по ночной Баие». За автобусом протащился разбитый, обшарпанный «фиат», из которого высунулась и подмигнула Эве сонная чёрная физиономия: знакомый «кот» развозил по домам после рабочей ночи своих девочек. И спящая улица снова опустела.

Калитка оказалась заперта. Несколько минут Эва терпеливо жала на кнопочку звонка, но не слышалось ни ответа из домофона, ни щелчка замка. Эва знала, что Марэ до сих пор находится на фестивале современного искусства в Рио. Но Кика, смешливая девчонка-негритянка из Бротаса, единственная прислуга в доме братьев, кухарка, горничная и медсестра в одном лице, обычно в это время уже вовсю распевала на кухне, готовя завтрак. Эва в последний раз нажала на звонок – и решительно полезла в рюкзак за ключами. В конце концов, войти сюда она имела право без всякого звонка и в любое время!

В большом дворе с бассейном и плодовыми деревьями было пусто.

– Кика! – на всякий случай позвала Эва, хлопая в ладоши. – Кика, доброе утро! Ты здесь?

Никто ей не ответил. Из зарослей питангейр донёсся насмешливый скрип попугаев. Это означало, что служанка ещё не пришла: обычно рабочий день Кики начинался с того, что она с воплями и проклятьями изгоняла аратинг и ларанжейр из ветвей садовых деревьев, уверяя, что эти крикливые твари не столько едят, сколько портят фрукты. Забеспокоившись, Эва прошла к бассейну. Увидела позеленевшую воду, на поверхности которой островками плавали сухие листья, плоды, птичьи перья и лиловые цветы, осыпавшиеся с жакаранды, – и тревога её выросла до невероятных размеров.

Входная дверь оказалась заперта. У Эвы дрожали руки, когда она отыскивала на связке нужные ключи и, от волнения не попадая в скважины, торопливо открывала все четыре замка. «Успокойся… Все двери заперты, значит – не бандиты… Но что же могло случиться, где же Кика? Где Обалу?!»

В огромном холле было пусто, и Эва облегчённо перевела дух: она уже успела нарисовать в своём воображении мёртвое тело и лужу крови на полу.