Невеста Обалуайе

Силясь успокоиться, Эва снова взяла в руки беримбау. Её познания в капоэйре были небольшими, но отличить настоящий инструмент от сувенирной поделки для туристов она могла. Беримбау, который она держала в руках, был «гунга» – большим. Старую вергу обматывал у одного основания кожаный, потрескавшийся от времени ремешок вишнёвого цвета, а на торце поблёскивало тонкое, хорошо наточенное лезвие. Музыкальный инструмент в любой момент мог сделаться смертельным оружием. Так делали беримбау в давние времена, когда капоэйра ещё не стала игрой, когда она несла смерть и была запрещена, а её мастерам приходилось защищать себя от полиции. Эва понимала, что сейчас в её руках старый, очень почтенный инструмент, святыня и гордость для хозяина. Как вышло, что он валялся здесь сломанным, с расколотой кабасой? Кто так спешил покинуть дом, что бросил такую ценность? Кем приходился этот человек Обалу? Ему ли принадлежали оба пистолета и красный шлёпанец? Вопросов было много, ответов – ни одного. Впрочем, насчёт беримбау, по крайней мере, было у кого спросить.

Школа капоэйры «Дети Йанса» представляла собой бетонную крышу на бетонных же столбах в переулке Бротаса. Вокруг росли пальмы, бананы и огромная жабутикаба, ствол которой был покрыт чёрными, лоснящимися ягодами, уже наполовину объеденными юными учениками Йанса. Во внутреннем дворе, где обычно отдыхали после тренировок и играли на инструментах, росло большое манговое дерево, дающее густую тень. Ещё с Рио-Бранко Эва услышала вкрадчивое постукивание барабанов и низкое, осиное зудение беримбау. Несмотря на ранний час, капоэйристы Йанса уже собрались.

На тротуаре у школы стояло жёлтое такси с поднятыми, несмотря на духоту, стёклами. Водитель – светлый мулат в теннисной майке – сидел внутри, с опаской поглядывая на стоящих тут и там в лениво-непринуждённых позах аборигенов квартала. «Туристы приехали!» – догадалась Эва, помахав рукой знакомым и проходя в патио.

Войдя, Эва сразу же увидела Ошосси. Тот увлечённо болтал по-английски с четырьмя белыми мужчинами в гавайских рубашках. Остальные члены школы в возрасте от четырёх до тридцати лет стояли вокруг, напряжённо вслушиваясь в поток малознакомых слов. Йанса нигде не было видно. Эва потянула за майку восьмилетнего негритёнка.

– Гильермо, что случилось?

– А, Эвинья, приехала, наконец… – Гильермо, приподнявшись на цыпочках, по-взрослому и очень нежно чмокнул девушку в щёку. – Вот, явились какие-то грингос, занимаются, понимаешь ли, капоэйрой!.. – Мальчишка, не удержавшись, фыркнул. – И хотят драться с самой местре!

– С Йанса? Драться?!

– Ни больше, ни меньше! Представляешь себе, а? Ошосси им говорит – платите пятьсот долларов и деритесь со мной – не соглашаются! – Гильермо захихикал в кулак, блестя белками глаз с угольно-чёрной рожицы. – Они что – самые великие мастера Америки?! Пусть играют со мной! Я возьму всего двадцатку и, ей-богу, никого не покалечу!

– А где Йанса? – невольно улыбнулась Эва.

– Переодевается, сейчас будет. Не хочешь тоже поиграть, Эвинья? Я тебе одолжу штаны! Они у меня от брата, до шеи дотягиваются, так что…

Покачав головой, Эва присела на потрёпанную циновку у стены и приготовилась ждать.

Йанса появилась, как всегда, внезапно, ураганом ворвавшись в зал. Жгут унизанных бусинами афрокосичек реял за ней, как хвост кометы.

– Что случилось? – отрывисто спросила она.

– У нас гости, местре, – почтительно, без тени улыбки ответил Ошосси. Йанса подошла к американцам, вежливо улыбнулась. На плохом английском сказала:

– Добрый день. Любите капоэйру? Я – местре Йанса, к вашим услугам, сеньоры.

На лицах американцев отразилось крайнее изумление, на глазах переходящее в сомнение. Они возбуждённо заговорили все разом, и Эва, которая прекрасно знала английский, поняла, что гостям и в голову не приходило, что знаменитый местре – женщина. Йанса, однако, и бровью не повела. Жестом показала на эмблему школы – красную полосу ткани с кистью из конского волоса с надписью «Filhos deYansan» и спросила, угодно ли будет гостям поиграть с ними в общей роде.

Но на общую игру американцы не соглашались. Они много лет занимаются капоэйрой у себя в Детройте, они много слышали о знаменитом… о кей, о кей, знаменитой местре Йанса и проделали долгий путь, чтобы сразиться с ней в бою. Они готовы заплатить столько, сколько попросит местре.

Тёмное, резкое лицо Йанса осталось непроницаемым. Внимательно выслушав гостей, она начала говорить, жестом попросив Ошосси переводить.