Невеста Обалуайе

Эва подпрыгнула от неожиданности: Йанса словно соткалась из воздуха точно у неё за спиной. Но, встретившись глазами с Эвой, местре перестала улыбаться.

– Ты пришла не просто так. Что стряслось?

Эва протянула беримбау – и, заметив, как жёстко напряглись губы мулатки, испугалась:

– Йанса, в чём дело? Ты знаешь, чей это инструмент?

Недолгая пауза.

– Он мой.

Через полчаса красная «тойота» с помятым бампером летела через Бротас. Йанса вела машину одной рукой, держа в другой сигарету. Эва сидела рядом и слушала.

– Этот инструмент мне подарил местре Алуно, ученик местре Бимба[84], после того, как я победила его на «Жогас бразильерас». Пару недель назад я заметила, что с кабасой что-то не то: плохо резонирует. Посмотрела – она треснула. Зе Джинга сказал, что знаком с мастером Морейра из Амаралины и что тот починит незадорого. Я отдала ему беримбау… и вот теперь получаю его из твоих рук! Бог знает в каком виде! Я убью парня, честное слово! Он же знал, ЧЕЙ это был инструмент! Как можно было так с ним обращаться?! Да местре Бимба проклянёт меня из рая! И будет трижды прав!

– А… куда мы едем? – рискнула, наконец, спросить Эва.

– Как – куда? – изумилась Йанса. – Зе Джинга не появляется в школе уже неделю! Что ж, я сама приду к нему, раз такое дело! Кстати, дочь моя, – как к тебе вообще попал мой беримбау?

Эва рассказала, – и Йанса замолчала надолго, глядя прямо на дорогу и смоля одну за другой сигареты. За окном «тойоты» мелькали кварталы, пальмы, разноцветные киоски, остановки автобусов – а Эва тщетно старалась спрятать между колен дрожащие руки и с отчаянием думала: может быть, она сделала ошибку, придя к Йанса? Но, судя по окаменевшему лицу мулатки, что-то менять было уже поздно.

Йанса остановила «тойоту» в узком проулочке в тени рваного парусинового навеса, и дальше они пошли пешком. Чистые тротуары и аккуратные дома с высокими заборами давно остались позади. По сторонам грязной, залитой помоями улицы высились обшарпанные, облезшие от зимних дождей, покрытые трещинами, граффити и нецензурными надписями дома. На разбитых ступеньках подъездов играли полуголые дети. В пыли, вытянувшись, лежали собаки. Перекрученные жгуты электрических проводов тянулись по стенам, как лианы в лесу. Вверху на верёвках полоскалось убогое бельё. Пахло перезрелыми фруктами, гниением. Из одного окна вопил сериал, из другого – надрывно визжала женщина и орал мужчина, из третьего раздавался детский плач, из четвёртого – рёв футбольного матча… На земле валялись апельсиновые корки, обрезки кожуры, использованные шприцы и презервативы, окурки, ореховая скорлупа, смятые памперсы… Эва и прежде бывала в фавелах, но всякий раз сердце её болезненно сжималось при виде этих загаженных улиц, грязных домов, чумазых детей и сморщенных стариков с погасшими глазами. Она знала, что не в её силах исправить этот мир нужды и злобы – но от этого делалось лишь тяжелее.

Йанса быстро шагала вверх по холму. Её здесь хорошо знали, и Эва, с опаской поглядывая на чёрных парней с пистолетами за ремнями, в конце концов успокоилась, глядя на то, как эти короли фавел с широкими улыбками приветствуют местре. Наконец, мулатка остановилась, резко свернула в какую-то щель (Эва едва успела юркнуть следом), взбежала по ступенькам, пронеслась по крытой ржавой, дырявой жестью галерее, нырнула в дыру за дверью, украшенной порванным календарём с полуголой Ильде Калма. Эва бежала следом и, когда мулатка резко остановилась, со всего размаху впечаталась ей в спину.

– Матерь божья, что здесь творится? – пробормотала Йанса, стоя на пороге полутёмной комнаты и оглядываясь. – Ясмина! Дона Дора! Зе! Есть кто-нибудь живой?

Никто не отозвался.

Из-за плеча Йанса Эва ошеломлённо осматривала комнату. В ней было на удивление чисто: стены побелены, на задёрнутых занавесках – ни пятнышка, пол, застеленный рваными кусками линолеума, выметен. Но из крохотной кухни тянуло резким запахом тухлятины. Заглянув туда, Эва увидела раковину, забитую грязной посудой, и остатки испорченной еды. Она взмахнула рукой, и со стола, жужжа, взвились эскадрильи летучих тараканов. Давя тошноту, Эва поспешно захлопнула кухонную дверь – и одновременно с кровати у стены поднялась исхудалая рука.

– Кто здесь? Теа, ты? Убирайся сейчас же, ты заразишься…

– Ясмина, это я. – Йанса приблизилась к кровати. – У вас тоже все больны? Где дона Дора? Где твой муж?

Эва подошла ближе: голос девушки показался ей знакомым. Так и есть: на смятой постели, скорчившись и дрожа от озноба, лежала Ясмина – помощница Оба. Её лицо, покрытое набухшими нарывами, блестело от испарины.

– Дона Йанса… Боже мой, что вы здесь делаете? Уходите, уходите, вы тоже подцепите… эту мерзость… Мы все… И соседи… Один только малыш Йо здоров!

Словно в подтверждение её слов, из соседней комнаты послышалось весёлое урчание, и из-за двери на четвереньках выбрался крошечный негритёнок, волоча за собой пластиковую красную машинку без колёс и капота. Увидев незнакомых женщин, малыш насупился и задом, пятясь, уполз обратно.