Невеста Обалуайе

Вечером над Баией раскинулся тревожный, пурпурно-фиолетовый, искромсанный золотыми лезвиями последних лучей закат. Прокатившаяся над городом гроза не помогла: после ливня духота сделалась лишь гуще. Сладко пахло цветущими гардениями. Около невзрачного белого здания в Бротасе, скрытого в зарослях бананов, гибискуса и огромных сейб, стояли, перегородив узкую улочку, десятка два автомобилей и мотоциклов. В наполовину крытом плотной парусиной патио было полно народа. Мужчины в белых брюках и футболках настраивали инструменты. Женщины в цветных и белых платьях носились туда-сюда с блюдами фруктов, орехов и сластей, отмахивались от вертящихся под ногами детей, которых, впрочем, всерьёз никто не прогонял. Все то и дело обеспокоенно поглядывали на небо, где вновь сходились грозовые тучи. Внутри террейро горели светильники, и свет косо падал из широкого оконного проёма на скрюченное, высохшее деревце, на ветвях которого ещё висели цветные лоскутки. Эва грустно разглядывала погибшую гамелейру. Рядом с ней стояла Габриэла в новой белой юбке и кружевной блузке, купленных накануне на Меркадо-Модело специально для посещения макумбы.

Задумавшись, Эва не сразу заметила начала служения. Когда она очнулась, атабаке уже рокотали глухо и тяжело, им вторили агого, и Мать Кармела в красно-белом одеянии и короне Шанго, с ритуальным топором в руках взошла на свой трон, а молодые жрицы одна за другой простирались перед нею ниц. Эва торопливо взяла подругу за руку и потянула к стене. Габриэла не сопротивлялась. Она жадно, с любопытством наблюдала за происходящим, покачиваясь в такт барабанному ритму и слегка переступая с ноги на ногу, как все собравшиеся. Губы её чуть заметно шевелились, с лица не сходило изумлённое выражение, но Габриэла ни о чём не спрашивала.

Впрочем, через несколько минут Эва уже не помнила о подруге. Барабанный бой привычно захватил её и понёс, волнами проходя через всё тело, пульсируя в висках и отдаваясь в сердце, раскрывая, как створки раковины, сознание… Миг – и Эва увидела Эшу – Того, Кто Всегда Приходит Первым. Он плясал у самого трона – не воин, а ребёнок, с улыбкой до ушей, в своём красно-чёрном одеянии, выделывая немыслимые коленца. Мать Кармела улыбнулась ориша, ориша улыбнулся ей. Штопором прошёлся по всему залу, взмахнул руками, сверкнул широкой, беззаботной ухмылкой прямо в лицо Эве, рассмеялся – и открыл Врата.

И сразу же барабанный ритм изменился. Стук атабаке превратился в удары прибоя о берег. Запел океан. Волны одна за другой накатывали на песок, рассыпаясь серебристой пылью. Поднималось из древних глубин голубое сияние, в котором танцевали рыбы, колыхались водоросли, раскрывались цветы кораллов и перламутровые раковины, пели крабы, осьминоги и рачки… «Приди, Йеманжа, приди, Звезда Моря, Мать Всех Вод!» – призывали голоса. Эшу с поклоном шагнул в сторону, уступая дорогу своей матери, – и Йеманжа спустилась на макумбу. И… Эва едва успела подхватить подругу, съехавшую по стене к её ногам.

Дальше всё пошло как обычно: Эва даже не успела ни удивиться, ни испугаться. Две жрицы подхватили Габриэлу, увлекли её в боковую комнату, – и через несколько минут она вернулась оттуда под многоголосое «Одойя, Йеманжа!», заглушившее на миг даже грохот атабаке. Поражённая Эва не верила своим глазам. Габриэла, её Габриэла, которая – Эва точно это знала! – никогда прежде не входила на террейро, Габриэла – дочь профессора искусств, студентка из Рио – была теперь Царицей Моря! В бело-голубом, обшитом бисером и ракушками одеянии Йеманжи она, казалось, выросла почти на метр. Круче сделались бёдра, потяжелела и округлилась, как у рожавшей и кормившей женщины, грудь. Глаза из-под жемчужной вуали сияли синью океана, блестели, как зыбкая лунная дорожка. На груди ходило ходуном тяжёлое ожерелье из раковин, на запястьях звенели серебряные браслеты с подвесками-рыбками. Габриэла танцевала, поднимая руки, словно волны, качая бёдрами, плывя по кругу как корабль под парусами, – и макумбейрос с поклонами расступались перед ней. Барабаны гремели всё сильней – и земля содрогалась под босыми ногами, и грохотали морские валы, и белая пена взлетала к серебряной смеющейся луне. Люди склонялись перед Матерью Всех Вод, и голос Йеманжи звучал спокойно и мягко, как шелест набегающих на берег волн.

– Успокойтесь, дети мои. Доверьтесь моей воле. История, начавшаяся много лет назад, должна быть завершена, – и дети найдут своего отца, даже если он не хочет этого! Священные деревья поднимаются там, где ступает Ироко, и давно умерший корень прорастёт вновь. Люди вернутся в то место, где жили и растили детей. Обалуайе снимет своё проклятье, как только поймёт, что за его боль расплачиваются невиновные!

Танцуя, Йеманжа приблизилась к Эве. На девушку смотрели сияющие, синие глаза Матери Всех Вод. Смуглое, прекрасное лицо склонилось к ней.

– Открой правду своей подруге, дочь моя. И не бойся за сердце своего брата. Боли больше не будет: она уже выпита до дна.

Эва молча склонилась перед ориша.