Нкрума осознавал, что происходящее было невозможно, однако хвост ныл, подтверждая реальность происходящего. А если так, то ему следовало воспользоваться обстоятельствами. Проблем и без того слишком много, чтобы создавать себе новые.
Ракан заухал и, отряхнувшись, потрусил к огромному провалу в стене. Он то и дело останавливался, убеждаясь, что и Агния, и Нкрума следуют за ним. И почему-то огромная змея, устроившаяся на спине — гадюка обвила костяной шип — больше не казалась чем-то чуждым.
Взрывы продолжались.
Пять.
Семь.
Девять… они явно очерчивали периметр, надеясь таким образом вскрыть глубинные пласты. Убеждены, что Древние защитили свою вотчину от такой малости, как поверхностный взрыв малой мощности? А дальше что? Ультразвуковые глушилки?
Или проходчики?
Их вряд ли много. Удовольствие дорогое, предназначенное для внешней разведки. До списания аппараты доживают редко… есть, конечно, горнорудные, но у них защита послабее да и профиль иной… значит, взрывы — первая стадия.
Ультразвуком тоже пройдутся, зачищая периметр.
Стандартный протокол.
Нкрума поморщился: не хватало, чтобы их задело. Он-то справится, в Академии и этому учили, но… зверье зверьем и останется.
Мы уходили ниже.
Глубже.
И я старалась не думать, сумеем ли мы подняться наверх, вообще выжить. Почему-то сейчас в логичности и даже правильности собственной смерти совершенно не убеждалось.
Коридоры мозга?
Как бы не так.
Просто коридоры.
Узкие.
Темные. Извилистые, которые сменялись другими, еще более извилистыми. Я задыхалась. И в боку кололо, как бывает после долгого бега. Перед глазами плясала мошкара, а где-то в желудке, не иначе, лежал камень, который и мешал двигаться.
Сволочь.
Но удары, доносившиеся сверху, становились глуше.
Тише.
И вовсе прекратились. Правда, ненадолго, скорее сменилась тактика: камень вдруг зазвенел. И тонко так, жалобно, а полосы на нем вспыхнули особенно ярко, и кажется, я оглохла и ослепла, и вообще отключилась, потому что в себя пришла уже сидящей.
На коленях жениха.
Тот держал меня осторожно, голову устроил на плече, и покачивал, мурлыкал что-то кошачье… и было так уютно и спокойно, что я почти согласилась потерять сознание вновь.
А что… принцесса в обмороке, а то и вовсе во сне — сказочная история знала прецеденты, главное, что в себя я вернусь попозже, когда пираты будут изгнаны, подвиги свершены и настанет чудесный момент, когда героиня падает на могучую грудь героя… ну или не падает, но прижимается. Впрочем, грудь, а также все прочие части тела — вспомнив о некоторых я, кажется, слегка покраснела — пребывали в полном моем распоряжении.
— А… мы уже пришли? — робко поинтересовалась я, когда надоело притворяться мертвой.
— Пришли, — ответил Нкрума, но как-то не слишком радостно.
— А куда?
— Не знаю.
Понятно.
То есть, ничего не понятно, но так оно и должно быть. Я поерзала, хотя жених не собирался выпускать меня из объятий.
— Так теплее, — пояснил он, и зверь, устроившийся рядом, отозвался клекотом. В нем мне чудилось и согласие — мол, действительно теплее, и возмущение, правда, уже не Нкрумой, которого не сожрали, а значит, признали за своего, но действиями чужаков.
— Ничего, — пообещала я. — Мы их прогоним.
И помолчав, добавила:
— Можете даже съесть… если отравиться не боитесь.
Как ни странно, но предложение мое было встречено одобрительным свистом. И жених, чуть поерзав, поинтересовался:
— Тебе голова не болит?
Я прислушалась.
Ныли ноги. И спина немного. Еще, кажется, рука затекла, но самую малость. Шею чуть тянуло, а голова… голова была ясна и готова мыслить. Эта ясность даже слегка пугала.
— Нет, — я все-таки села. Конечно, колыбель это мило, но я все же немного вышла из того возраста, когда лежать в чужих руках и вправду удобно. — А… тебе?
— И мне не болит, — Нкрума произнес это как-то… печально. Уж не по поводу ли отсутствия мигрени он грустит?
— Почему?
— Не знаю… это нехорошо.
Он мазохист?
Хотя… с такой матушкой… неокрепшая детская психика… я погладила жениха по руке и спросила:
— Хочешь… не знаю, я тебе дубиной по лбу дам?
— Зачем? — кажется, он несказанно удивился.
— Тогда голова точно заболит…
Змея, осознав, что я вернулась в сюда, медленно скользнула по ноге жениха, чтобы устроиться у меня на коленях. Да… я всегда мечтала о домашнем питомце, но вот… как-то не о таком, что ли?
Более пушистого хотелось.
Нежного.
И змея, верно, что-то такое почувствовала, потому как с трудом поднялась и ткнулась ромбовидной головой в щеку, ласку выпрашивая. Да… внутри каждой гадюки живет милый пушистый крольчонок. И порой исключительно в переносном смысле.
— Ядовитый газ мы бы ощутили, — пояснил Нкрума. — Но анализаторы молчат и… честно говоря, я несколько не уверен, что это именно газ. Возможно, дело в излучении?
— Не понимаю.
Я все же погладила змею. Она была сухой и теплой, и довольно-таки приятной на ощупь.
— Эти животные опасны…
Зверь за спиной испустил тонкий звук, в котором мне послышалась обида. Как же, он шкурой своей рисковал, вел нас самым дальним ходом, который был безопасен для существ столь хрупких, а тут такая нечеловеческая неблагодарность.