Невеста призрака

Подступившие слёзы пришли на помощь девушке. Из-за них перед глазами всё начало плыть, и прозрачная пелена скрыла гротескное уродство некогда великого артиста.

— Простите… Простите меня.

— Бланш, — он выпрямился, его голос звучал спокойно и размерено. — Ты знаешь, зачем я здесь?

— Да.

— Тогда ты должна понимать, что уже не покинешь стен Opéra Garnier.

Девушка сжала губы в тонкую линию.

— Ты жалкое, омерзительное, трусливое существо, — без каких-либо эмоций произнёс Эрик. — И всё же… не ты сожгла мой дом. Поэтому с тобой Призрак Оперы в первый и последний раз проявит милосердие.

— М… милосердие?

— Садись. И пиши исповедь. Пиши завещание, прощальные слова, признание в любви — плевать! Я даю тебе час, трусливая скотина. Не уложишься — это твоя — и только твоя — беда. Второго шанса я тебе не дам.

Он достал часы на цепочке, посмотрел на время. Бланш закусила губу. Как раз через час начинался её рабочий день, ей требовалось выйти на сцену и отыграть опостылевшую маленькую роль.

Блез не придёт так рано. Не спасёт. Не поможет.

А если и попытается, его настигнет та же участь, что и её.

Призрака Оперы не остановят ни мелкий журналист, ни его рыдающая супруга. Он выбрался из Ада, чтобы утолить жажду мести.

Схватив сценарий, Бланш стала судорожно, дрожащей рукой записывать роковую встречу на чистых сторонах листов.

Встречу с Призраком Оперы.

— Мне не хватило времени сказать тебе самое важное, — произнёс Блез лишённым эмоций голосом. — Я одна во всём виновата. Я люблю тебя. Пожалуйста, забудь обо мне, живи дальше, найди иное счастье. Ты был моим лучом надежды, и мне жаль, что я собственными руками, своей трусостью уничтожила себя. Нас. Прости.

На последнем слове он сжал губы в линию. Блез цитировал последние слова Бланш, которые она с трудом вывела на листе из-за дрожащих пальцев. Когда журналист нашёл письмо супруги, оно было всё ещё мокрым от слёз.

Он надолго замолчал, уронив голову, глядя вниз, на сцену. И, наблюдая за Блезом, Изабель понимала, почему в какой-то момент журналист сорвался с цепи. Ему больше было нечего терять. Он спешил восстановить справедливость.

Вот только справедливость уже была восстановлена.

Мрачная, жестокая, неумолимая справедливость гения, свергнутого с пьедестала.

— Она ждала ребёнка, — прохрипел Блез. — А её повесили. Прямо на этих проводах.

Изабель сжала губы в линию. Краски схлынули с её лица. Теперь девушка понимала, почему Эрик выбрал такое необычное и неудобное место для встречи.

Удивительно, каким жестоким мог быть человек, которого до безумия любила Изабель.

Но даже сейчас она мысленно оправдывала его, ни в чём не винила, желала спасти.

Бланш стала жертвой чистой, неконтролируемой ярости.

Бедняжка.

— Изабель, — произнёс Блез, встретившись с ней взглядом, — я уверен, что и вы ждёте ребёнка. Только он об этом не знает.

Она встретилась взглядом с Эриком и невольно сжалась. Конечно, у неё уже возникали подозрения на этот счёт, но полной уверенности у девушки не было. И ей не хотелось, чтобы посторонний судил о её состоянии.

— Не твоё дело, Бувье, — отреагировал Эрик.

— Как раз моё. Думаешь, я позволю тебе испытать хоть каплю счастья?

Эрик стиснул зубы, его руки затряслись и потому Изабель крепче сжала их. Нельзя было допустить, чтобы он снова выхватил оружие, применил его.

В прошлый раз Блез оскорбил Изабель, но прямо ей не угрожал.

А зная, как болезненно Эрик относился к своей семье, к близким людям, девушка не сомневалась, что в этот раз лезвие точно окажется у журналиста в горле.

— Мсье Бувье, — произнесла Изабель. — Избавитесь от меня… и что с того? Я умру, но Призрак Оперы будет жить, как прежде.

— Изабель… — прошептал мужчина.

— Может быть, — процедил Блез. — Я уверен, вы ничего не значите для этого психопата. Знаете, что было после того, как он повесил Бланш посреди постановки? Он вам говорил, Изабель?

Блез болезненно, сдавленно хохотнул, зарывшись пальцами в тёмные волосы. Его лицо исказилось от гнева и давней, не дающей покоя скорби. И сейчас журналист больше походил на сумасшедшего, чем на здравомыслящего человека.

— Он запер все выходы. Он дождался, когда большая часть зрителей, актёры, мелкий персонал соберутся в фойе. Начнут расталкивать друг друга, топтать, чуть ли не драться, наваливаясь в едином порыве на двери.

Он тяжело дышал и уже не сдерживался. Должно быть, его речь слышали артисты, выступавшие на сцене, но судить об этом было трудно. Во время работы они не имели права отвлекаться.

— Сначала он шутил, — хохотнул Блез. — Разбрасывал сверху афиши со своими постановками, копии своего свидетельства о смерти, приказа, по которому «артист Эрик де Валуа был уволен из Opéra Garnier по причине смерти». Никто не обратил на них внимание. Их потом нашёл я.

Он прервался, сжав губы в линию, медленно обретая над собой контроль. Блез стиснул кулаки, стал дышать ровнее и глубже, а в его чёрных глазах отразилась мрачная решимость.