Невеста. Шлюха

Этим вечером я заявила Ашоту и Лене, что мне совсем плохо, и я наверное поеду лечиться к маме. Они почти не уговаривали меня остаться, так что я поняла: в душе они рады избавиться от обузы, а на мое рыночное место всегда найдутся желающие. Тем более, что я вполне успешно торговала в самый оживленный предновогодний период, а дальше ожидалось послепраздничное затишье.

Квартира, на которую я переехала, оказалась весьма похожей на брянскую, ту, в которую меня почти два года назад привез Леший. Те же самые лампочки без абажуров на кухне и в коридоре, небрежно застеленные кровати, потрепанные косметички девушек, одежда, которая не умещалась в шкафу, слишком тесном для пятерых.

Деньги, заработанные в Брянске, я решила спрятать в распоротом брюхе чемодана, засунув их в промежуток между жесткой картонкой и плотной тканью обивки. В принципе, это был довольно корявый тайник, но пока я надеялась, что вряд ли кому–нибудь придет в голову обыскивать новенькую. Я всех уверяла, что только начинаю работать, а значит, было глупо подозревать меня в наличии секретной копилки. Правда, мне пришлось часто распарывать и заново зашивать злосчастную обивку, но пока толщина спрятанной стопки долларов не могла привлечь нежелательное внимание, и больше неудобств я не испытывала.

Если не считать мутного ощущения дежа вю, которое вроде бы присутствовало повсюду вокруг меня. Та же квартира из двух комнат, где жило пятеро девчонок: дорогая аренда в столице заставляла уплотнять жилплощадь, и мы, не вполне осознавая это, оказались в тисках коммунального конфликта. Дневные очереди в туалет и ванную, крики опаздывающих, злобная ругань за право первой гладить или включить фен. Я старалась отгородиться от всего этого, но самое большее, что мне удалось, это перетащить свое кресло-кровать в эркер, где я могла включать торшер и не мешать двум другим девушкам, с которыми я делила комнату. Они были уже подругами к моменту моего появления, и мне приходилось с трудом искать с ними общий язык. Кира и Диляра, обе откуда–то с Поволжья, приехали в Москву за полгода до меня, и к зиме 94-го они считали себя уже едва ли не москвичками, что в их понимании давало им право поучать и пытаться командовать.

Наверное, я не открою секрет, если скажу, что Москва довольно скверно влияет на приезжих. Сама по себе она замечательный город, и, возможно, заслуживает право именоваться великой столицей. Но проблема в том, что ее достоинства как бы скрыты от чужаков, и прошло немало времени, прежде чем я докопалась до них. Зато ее недостатки видны сразу же, и большинство «гостей столицы», осознав их, уже не особенно ищут хорошее, настраиваясь на агрессию и злобу, которая, как бы то ни было, помогает выживать в Москве.

Ну, скажем, они перенимают холодность и высокомерие самих москвичей, причем, если для тех это все же выражение некоей имперской обезличенной гордости, то для приезжих это, прежде всего инструмент, при помощи которого они унижают тех, кто оказался в Москве позже, чем они сами.

Кира и Диляра были довольно высокими крашеными блондинками, и я в сравнении с ними получалась эдакой мелкой и затурканной Золушкой, которую можно было не принимать в расчет, ставя, к примеру, чайник на плиту, или выбирая программу телевизора. Назло им я выкрасила волосы в ярко-рыжий цвет, и в свою очередь не звала их, когда сама готовила себе на кухне. Мой демарш был не оставлен без внимания, и частенько я замечала, что они кипятят именно две чашки воды, чтобы мне не осталось, или нарочно используют всю чистую посуду, чтобы я была вынуждена разгребать гору грязных тарелок в раковине. Эти мелочи портили настроение, как будто не было иных проблем, но трудно писать о моей работе в Москве и не вспомнить об этом.

Кстати, в маленькой комнате нашей квартиры жили две девушки из Украины, которые тоже не любили Киру с Дилярой, но и меня они не слишком привечали, так что в этот период жизни я обходилась без подруг. Впрочем, общение с клиентами оставалось, и этого было вполне достаточно.

Клиенты в Москве были тоже другими. Если народ в Брянске на втором году работы совершенно перестал удивлять меня, то здесь я что ни день, видела перед собой совершенно неожиданные вещи. Изощренность некоторых была безобидна и вызывала даже сочувствие, но хватало и таких, которые выглядели чудовищно.

Скажем, в один из первых дней моей работы я попала к какому–то толстенному банкиру, который восседал в особняке неподалеку от Садового кольца. То есть, он так и продолжал сидеть в кресле, время от времени поднося ко рту рюмку с коньяком, а меня поочередно имели его охранники. Я начала возмущаться, потому что вызов был к одному, но банкир приказал растянуть меня на диване, а один из охранников снял ремень и выпорол меня. Он не слишком усердствовал, но его природной силы хватило на то, чтобы я плакала от боли. Сукин сын банкир получал видимое удовольствие от этой сцены, а потом я с исполосованной спиной сделала ему минет.

Провожающий меня охранник, тот, что меня порол, вдруг улыбнулся, уже стоя во дворе особняка и сказал: