«Слушай меня, дочь», — говорила юная светловолосая девушка, вглядываясь в поверхность сиреневого камня, будто могла видеть в нём моё лицо. — «Слушай, потому что Твердыня разрешила мне рассказать об этом. Я побывала в Чреве Иль-Нойер и прошла через Лабиринт видений. Мне открылось множество вероятностей, сотни путей ведущих неизменно к твоей гибели. И только одна дорога несла спасение тебе и всем последующим эн-нари. Только одна несла свободу. Чтобы избавить тебя и других заклинательниц от страданий, я решилась предать Иль-Нойер и отвергнуть его традиции. Спрятать эн-нари, чтобы обратить историю вспять.
Каталина, дочь моя, на твою долю выпала тяжёлая ноша. Твердыня выбрала тебя дважды и воплотила в тебе перерождение погибшей сотни лет назад заклинательницы Жизни. Как её сестра когда-то была отдана на материк, чтобы вернуться и изменить Иль-Нойер, лишив его свободы, так и ты будешь отдана, чтобы вернуть острову утраченное.
Будущее меняется, и ни в чём нельзя быть уверенной, но я знаю, ты справишься и сумеешь подчинить себе этот непростой дар. Доказательством тому — видение, которое ты сейчас смотришь. Оно бы не открылось никому, кроме вие-нари. Не отталкивай эту силу. Чтобы спасти себя и остров, ты должна воплотиться окончательно. Обещай, Каталина. Обещай мне выжить».
Чароит, камень перемен, лежал в моей ладони. Он был так мал и так тяжёл, что у меня больше не было сил его держать. Я перевернула руку, позволяя камню упасть на паркетный пол. Чароит ударился о дерево, перекатился набок и затих. Он больше не звал меня. Его история была рассказана.
Я отчётливо услышала всё, что мама сказала мне с помощью этого камня. Однако её слова никак не укладывались в голове. Ещё недавно я не была даже простой заклинательницей. Как теперь могла оказаться вие-нари?
— Невозможно, — прошептала я, но услышала в собственном голосе фальшь.
Я отличалась от других эн-нари, мои способности были иными. Об этом говорили ученицы и служительницы, все смотрели на меня с подозрением и непониманием. Но скажи им кто-то, что на острове появилась заклинательница Жизни, они бы ни за что не поверили. Я и сама верила с трудом.
— Или всё-таки возможно?
Голова гудела, и силы утекали из тела, словно их кто-то высасывал. Не сумев даже подняться с пола, я заползла на кровать и прямо в одежде погрузилась в дрёму, похожую на горячку. Я вроде спала, но сознание не хотело сдаваться. Оно боролось со сном и возвращалось в то видение, где мама, склонившись над камнем, просила меня выжить.
— Обещаю, — шептала я то ли во сне, то ли наяву.
— Кэтлин, — встревоженный мужской голос пробивался через окутавшее меня марево. — Кэтлин, что с тобой? Очнись! — чьи-то руки трясли меня настойчиво, заставляя выбраться из дрёмы. Открыть глаза. — Кэтлин, — супруг приложил ладонь к моему лбу. — Жара нет. Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо?
Из-за яркого солнечного света мне пришлось сощуриться.
— Уже утро?
— Да, уже утро. Почему ты не переоделась? И не укрылась. Ты могла простыть, — ругал меня Освальд.
— Могла, — кивнула я и, повернув голову, уткнулась в его ладонь. Такую родную и тёплую.
— Ночью что-то случилось? — в голосе супруга было столько волнения, что мне стало неловко молчать. Но и озвучить произошедшее тоже было неловко. Поверит ли он? И было ли во что верить? Может, всё это мне просто привиделось.
«Нет», — возразила самой себе. — «Всё это было на самом деле».
— Мне нужно кое-что тебе рассказать, — решилась я, наконец, и привстав с постели, позволила Освальду подложить подушку мне под спину и даже зачем-то укрыть меня одеялом. — Только обещай, что поверишь мне на слово.
— Как Марселю Ганье? — усмехнулся он, припоминая купца, у которого из доказательств было только его честное слово.
— Да, как Марселю Ганье.
***
Кучер распахнул для Брижины дверь и пока она садилась в карету, поглядывал в сторону стоявших на якоре кораблей. Он, как и многие жители острова, был обеспокоен происходящим.
Забравшись на сиденье, Брижина вздохнула и бросила взгляд туда, где совсем недавно сидел Эмельен. Без возлюбленного карета казалась слишком пустой. И холодной. Если бы не беспокойство о сестре, она бы с радостью покинула Иль-Нойер и отправилась с Эмельеном в Ар-Либр. Далёкое королевство, жившее по законам свободолюбивого, взбалмошного Вея.
Ар-Либр находился южнее и восточнее. Их зимы были настолько теплы, что снег выпадал всего пару раз в год и почти сразу же таял.
«Прекрасные, должно быть, края», — думала Брижина, с тоской глядя на серый зимний пейзаж. За годы, проведённые на острове, он стал настолько привычным, что она больше не видела в нём никакой красоты.
Кучер довёз её до храмовой площади и, когда она вылезла из кареты, на прощание одарил укоризненным взглядом. В его глазах Брижина, должно быть, выглядела падшей служительницей. Той, кто позволил страстям взять над собой верх.