Ночью не спалось. Пару раз выходил на балкон покурить. Вспомнил знакомое лицо, мелькнувшее на похоронах на кладбище. Неужели это она? Не за цветами ли пришла, красавица? В той, прошлой, жизни, была у меня одна памятная встреча. Вроде чушь пустяковая, а вот, запомнилась же…
Тогда я работал в райцентре, в школе-новостройке, ставшей крахом моих надежд, трамплином к четырехлетней отсидке. Как-то возвращался за рулем школьного «Москвича» домой, заметил на автобусной остановке у кладбища стройную блондинку в светлом плаще. В глаза бросался большой букет красивых цветов, которые она прижимала к груди. Улыбчивое лицо, взмах свободной руки — просьба подвезти; сбавил скорость, подъехал к обочине, открыл изнутри дверцу — добро пожаловать!
— Можно положить букет на заднее сиденье? — спросила она.
— Пожалуйста, — доброжелательно ответил я, — и вдруг ощутил, что обстановка в машине заметно изменилась. Будто с терпким запахом цветов вползло сюда нечто темное, непонятное, гнетущее…
Пассажирка захлопнула дверцу и повернулась ко мне: — Огромное спасибо, что остановились! Автобус, видно, только прошел, пришлось бы ждать и ждать… У подружки сегодня день рождения, — объяснила она, — не люблю опаздывать, точность — вежливость королей, верно?
— И королев, — в унисон добавил я. Она улыбнулась. Не помню, о чем мы говорили, да я, собственно, и не мог ничего слышать: в голове билась странная мысль: что, что сейчас происходит в машине, откуда веселье в словах, но тягостная атмосфера в кабине? Пока вдруг мне не пришло в голову: цветы!
Странное дело: такой пышный чудесный букет — и эта неописуемая тяжесть влажного гниения, что бы это могло означать? Всё выяснилось в ближайшие минуты. Оказывается, прекрасная незнакомка спешила на именины, прихватив цветы с ближайшей свежей могилы — она работает на кладбище менеджером ритуального сервиса, так называемым «похоронным агентом». Разумеется, цветы ничем кладбищенским не отдавали, и никакого могильного запаха не распространяли; скорее всего, в моем восприятии на уровне подсознания смешалось место посадки красивой агентши, кладбище — с букетом в ее руках.
Игривое настроение куда-то исчезло, и хоть она активно щебетала, выясняя, кто я и куда еду, смогу ли ее подвезти на Остров, она заплатит, находиться с ней и ее цветами в узкой кабине было противно.
Мое молчание ее насторожило, она поняла, что что-то не так, но я при въезде в город остановился на ближайшей троллейбусной остановке, сказал, что спешу и денег не возьму. Надо было видеть разочарованное лицо этой красавицы, когда она выходила из машины, опустив кладбищенский букет цветами вниз. Запомнились ее слова, сказанные с бойким смешком: каждый имеет то, с чем имеет дело на своей работе!
— И ассенизаторы тоже? — не выдержав, спросил я. Кажется, до нее стало что-то доходить.
С этим же кладбищем у меня была связана еще одна история, но она имеет столь мистический характер, что я иногда сам не верю, что это могло со мною происходить. И снова я был в этой машине, и снова проезжал мимо этой самой кладбищенской остановки, только дело было зимой, часов в восемь вечера, когда я возвращался после педсовета в город.
Помню, как в свете фар мела густая поземка, переходящая в метель. И одну — единственную худенькую фигурку старушки с замотанной темным платком головой, с узелком в одной руке и клюкой в другой. Стоял мороз и мне казалось, что она, размахивая узелком, как бы подпрыгивала, стараясь согреться. Одна. В темноте. На морозе…
Первое, что пришло мне в голову: старушка сбежала с интерната для одиноких стариков, находящегося в двухстах метрах от кладбища. Сама идея построить заведение для престарелых рядом с кладбищем, не вызвавшая бурный протест общественности, кажется, неважно характеризует моих земляков, равнодушно принявших это кощунство. Такое могло прийти в голову лишь бессердечному человеку, но ведь сколько еще их, нелюдей, утверждали этот проект, воплощали в жизнь идею поселить стариков прямо у кладбища, чтоб не утруждаться с перевозкой их с места временного обитания — к месту вечной обители. Подумать страшно, что уже много лет сотни несчастных ежедневно наблюдают из окон палат или с интернатного подворья за непрерывно идущими похоронными процессиями. Есть над чем поразмыслить… И пожелать тому, кто придумал поселить их в таком месте, чтобы пришел и его час попасть сюда и вкусить горечь созерцания чужих похорон.
Я взял несчастную старушку и вновь ощутил в машине нависшую напряженность, только не с гнусным цветочным запахом увядания, а что-то вроде наэлектризованного, пахнущего свежайшим озоном порыва ветерка после близкого разряда молнии. В машине работал обогреватель, было тепло, старушка молчала, растирая маленькими, будто детскими, ладошками озябшие на ветру щеки. Мерно работали стеклоочистители, снимая с лобового стекла снежную порошу. Во мне всё замерло в предощущении чего-то необычного, но не страшного, а доброго, согревающего и душу, и сердце.
— Куда вам, бабушка? — спросил я, — и не удивился, когда она прошептала: если можно, на вокзал, сынок…