Возможные негативные последствия военной операции нельзя было назвать незначительными. За десятилетие до этого при помощи кропотливой дипломатической работы нам удалось заставить Каддафи отказаться от поддержки международного терроризма и стремления завладеть оружием массового уничтожения. При этом мы исходили из того, что при соблюдении этих условий он сохранит свой режим. Теперь же соучастие в его свержении могло отменить сигнал, посланный ранее другим арабским государствам, стремящимся завладеть оружием массового уничтожения. Кроме того, кровоточащая рана Ирака после свержения Саддама служила еще одним напоминанием о том, что, как только крышки авторитарного правления будут сняты с котлов, в которых кипят религиозные и племенные распри, многое может пойти не так, как планировалось. Тем не менее аргументы в пользу вмешательства (разумеется, узконаправленного) казались мне более убедительными, а бездействие в водовороте событий в регионе весной 2011 г. – чреватым огромным количеством потенциальных проблем.
Учитывая все эти соображения, Обама принял решение о проведении узконаправленной военной операции, чтобы не дать силам Каддафи приблизиться к Бенгази. Во время обсуждения в Белом доме вечером 15 марта президент выразил недовольство первоначальными рекомендациями, не согласившись с мнением, что благодаря наличию зоны, свободной от полетов, мы сможем заблокировать танки и артиллерию Каддафи, представляющие главную угрозу для мирного населения Бенгази. Однако советники Обамы настаивали на таком решении, и Обама одобрил нечто вроде плана создания «зоны, запретной для сухопутных войск», а именно удары ВВС коалиции по наземным силам Каддафи, растянутым по дороге вдоль побережья, ведущей к Бенгази. Всего за два дня Сьюзан Райс мастерски добилась принятия Советом Безопасности ООН резолюции, легализующей операцию (это был первый случай в истории ООН, когда было разрешено применение силы для предупреждения «неизбежного кровопролития»), а Обама публично заявил, что американское вмешательство будет носить ограниченный характер. Участие США заключалось в предоставлении на начальном этапе операции, проводимой нашими международными партнерами, «уникальных комплексов вооружений», способных обеспечить уничтожение ливийских сил ПВО, дозаправку самолетов в воздухе, поддерживать разведку и наносить точечные удары. Использование американских наземных войск не планировалось.
Несмотря на то, что позднее Обаму пригвоздили к позорному столбу за стратегию, которую некий анонимный сотрудник Белого дома откровенно назвал «руководством из-за угла», поначалу действия президента выглядели поразительно успешными. Бенгази отразил натиск Каддафи, силы ливийского лидера были отброшены назад. Повстанцы вновь набрали темп и к августу взяли Триполи. Однако, как и следовало ожидать, гуманитарная миссия, первоначально нацеленная на защиту мирного населения, вскоре вылилась в поддержку наземных сил повстанцев и свержение Каддафи – именно в то, чего боялась Москва, и именно в то, что, как мы уверяли русских, не планировалось. После падения Триполи Каддафи скрылся. В конечном счете он был схвачен и в октябре зверски убит в Сирте, недалеко от места, где я в последний раз встречался с ним в 2005 г. в более благоприятной обстановке.
Непосредственно после свержения Каддафи ливийская операция казалась наглядной иллюстрацией эффективности стратегии игры вдолгую Барака Обамы, то есть его стратегии ограничения американского присутствия на Ближнем Востоке и активизации участия в делах региона других игроков. Она обошлась Пентагону менее чем в $1 млн – всего вдвое больше, чем мы тратили на Афганистан в неделю. Наши европейские и арабские партнеры выполнили 90 % самолето-вылетов; ООН организовала политическую миссию в Триполи для содействия переходному правительству; нефтедобыча возобновилась; мы начали разрабатывать программу подготовки демобилизованных ополченцев для создания новых ливийских сил безопасности. В начале лета 2012 г. Крис Стивенс, бесстрашный арабист, назначенный в Триполи перед революцией, а во время восстания организовавший доставку наших дипломатов в Бенгази, чтобы познакомить их с представителями оппозиции, стал нашим первым послом в Ливии после свержения Каддафи.
Я навестил Криса и его команду в Триполи в июле, сразу после на удивление спокойных первых ливийских послевоенных выборов. Светские партии неожиданно победили, а исламистские группировки выступили не так впечатляюще, как в Египте и Тунисе. Я очень уважал Криса за успехи в работе на предыдущих постах на Ближнем Востоке; кроме того, он в разное время был руководителем моего «аппарата» и занимался организацией моих визитов, в том числе в Иерусалим и Дамаск. Его потрясающий профессионализм ценили и арабы, и коллеги в США. Ко времени моего приезда Крис знал Ливию лучше, чем кто-либо другой в дипломатической службе Госдепартамента и всех других ведомствах, участвовавших в реализации нашей внешней политики.