Невидимые

Вагон в пути уже дня четыре, а то и все пять. Совсем скоро прибудет во Владивосток, а там живой груз пересадят на судно и отправят по воде на остров ссыльных — Сахалин.

Это только ожидание участи выдалось долгим. Дальше, после суда, время сильно ускорилось. Матрена глазом не успела моргнуть, как настал день, когда ее и нескольких других несчастных собрали во дворе, построили и повели на вокзал. Там уже собралась большая группа будущих островитян — со всех городских участков.

Их загнали в общие вагоны.

— Куда нас везут? Спасите! — распричиталась молодая баба, отравившая свекра.

— Туда, в новую жизнь, — засмеялся беззубый мужик. Он зарезал товарища.

Расселись прямо на полу. Кое-кто клал под себя скромные узелки, но большинство, как Матрена, вовсе не имели вещей.

Как жить в дороге — непонятно.

— А нас тут кормить-то будут? — спросил кто-то.

— Так должны… Не на смерть же везут.

Заглянул конвойный. Тыкая пальцем, пересчитал всех по головам.

— Сорок шесть! Все! Закрываю!

Интересно, на Сахалине есть почта? Сможет ли Матрена попросить кого-нибудь написать пару строк детям? Они-то грамотные — поди, прочитают и сами.

Жаль, что так и не удалось выяснить у того чудища, куда он дел Дуньку. Но… ведь не убил же? Подсказывало материнское сердце, что жива старшая. Неужто обмануло, утешая?

Эх, где ты, дочка-русалка? Самая первая — как говорится, последняя кукла…

С остальными-то все понятно.

Нет, не сделал вихрастый Ваньке послабления, как обещал. Обманул. На прошлой неделе забрали сына в исправительный дом — аж на пять лет… Зато Витька, поди, уж поправился. Других мыслей Матрена не допускала.

А после того, как проговорился Ванька, когда упреки совсем допекли, она уже не так переживала и за младших. Не только длинноязыкая, но и на диво дрянная выросла средняя девка. Плохо, неправильно так думать, но зато дети с ней вряд ли пропадут. Уж выкрутится…

Когда вагон двинулся — фыркнул, заурчал, застучал — Матрена внезапно, помимо неотступной тревоги за свой болтливый выводок, ощутила и облегчение.

Слова судьи словно сняли камень с души.

И не важно, что ее наказали совсем за другое, к чему она отношения не имела и близко.

Матрена не была невиновна.

Когда в пьяной драке случайно порешили бочарника, его семье поначалу пришлось очень худо.

Приличную работу сыскать не вышло: в порядочные дома — да что там, даже в мастерские — не наняться. Детей на весь день не оставишь.

И чем только Матрена не занималась, чтобы свою ораву, в ту пору совсем мелкую да горластую, прокормить… Воровала по мелочам на базаре да в лавках. Да даже собой торговала. Ловили за все, в полицию водили с десяток раз.

А потом вдруг взял — да и выпал счастливый случай.

Соседка рассказала, что ее дочь — единственную прислужницу, что весь дом на себе тащила — выгнала хозяйка. Дескать, ни за что, ни про что. Это уж потом Матрена вызнала, что девка с кучером на конюшне баловалась как раз тогда, когда госпожа надумала туда заглянуть.

Матрена в тот же день отправилась в оставшийся без рабочих рук дом — да сразу и с нечистыми мыслями. Больно нужда заела.

Госпожа — пожилая, одинокая. Дети навещали редко. Зато золота — шкатулки ломились.

У нее были густые седые волосы почти до самых пяток. Матрена каждое утро укладывала их в высокую прическу, и лишь потом подавала чай — и уносила ночной горшок.

Она уже думала, что никогда не решится. Но…

Однажды Матрена пришла совсем рано, когда хозяйка еще спала. Дышала странно: то закрывала, то отрывала рот. Волосы, выпавшие из-под чепца, колыхались.

Матрена взяла подушку и держала до тех пор, пока слабая, точно котенок, костлявая госпожа не перестала дергаться.

Потом собрала все, что под руку попало — да и была такова. Схватила детей — и в тот же день в бега подалась. Скрылась, затерялась в толпе на другом конце города. Но на нервах язык не держала — вот дети все в точности и поняли… И не только старшие, как выяснилось.

Матрена долго боялась, что ее схватят и вернут. Ходила по улицам, озираясь…

Она купила маленький дом на берегу. И, когда "наследство" госпожи проели, а дети подросли, стала честно работать, как порядочная прислуга.

Лишь недавно она посчитала, что можно вздохнуть спокойно, ведь все давно утряслось — а тут вон как вышло.

Эх, не стоило трогать вещи Старого Леха. Будто проклятые они… Как-нибудь бы уж прожили. Но что теперь кручиниться понапрасну? Время назад не вернешь.

Вот только дети… Свидятся ли они еще? Хоть разок? Хоть когда-нибудь, много-много лет спустя?

Поезд, стуча колесами, уносился вдаль.

* * *

Легкий пришел к Колесу с бутылкой. Точь в точь, как тогда.

Собрались и другие.

— А что же ты не заглядывал аж три года? Я уж решил — теперь мы для тебя — грязь, — потешался безногий Тулуп, подливая. — Ну, давай. До чего же рад тебя видеть — хоть прежде и не всегда ладили.

— Алекс, так когда? — встрял хозяин избы.

— Чего?

— Когда уже разомнемся? Ты мне что говорил?

— Вот как только свое дело решу — так и сразу.

— И что слышно?

— Как сквозь землю ушла, сука.

Да и черт бы уже с ней — но и так просто оставить нельзя.

Но вслух говорить не стал.