Невидимые узы [Литрес]

В течение сорока восьми часов содержания под стражей в полиции Валентина Матиаса усиленно охраняли. Делестран был убежден, что доктор действительно пытался покончить с собой – вернее, у него была свобода воли и осознанное желание сделать это. Помешали внешние факторы. По невероятному стечению обстоятельств замысел, сформировавшийся до совершения действия, превратился в попытку покушения – в соответствии с текстом статьи 121–5 [36]. Что случилось бы, если б не книги? Валентин Матиас мог вернуться к идее самоубийства. Необходимо было уделить ему особое внимание, усилив меры наблюдения, будь то в его камере или во время допросов и перемещений, чтобы он не смог повторить попытку. В камере в момент признания, которое можно сделать только под арестом в полиции, Валентин Матиас сказал Делестрану, что не винит его, зато ужасно зол на книги. Из-за них он все еще жив. Но надолго его терпения не хватит.

Он подтвердил заявления трех женщин касательно похищений. Схема действий не менялась: якобы случайная встреча на улице, установление контакта, обмен репликами, как это часто бывает, если случай воистину случаен, а потом вдруг в тот момент, когда доверие завоевано, угроза оружием, чтобы заставить сесть в машину, и, наконец, принудительный прием сильнодействующего снотворного, растворенного в бутылке с водой. Каждая женщина попадала к месту заключения лежа под одеялом на заднем сиденье.

Все это, само собой, требовало некоторой подготовки, выбора будущих жертв и предварительного наблюдения. Почему он всегда делал копию анкеты, которую заполняли женщины, рожавшие «анонимно», и которая подлежала уничтожению сразу после появления ребенка на свет, если мать нормально себя чувствовала? Матиас не смог этого объяснить, разве что желанием сохранить где-нибудь запись, не думая, воспользуется он ею однажды или нет. Эти копии были найдены во время обыска в кабинете доктора в родильном отделении госпиталя Неккера, числом пятьдесят шесть штук. Их разделили на две категории. Несколько, а именно шесть, в том числе трех жертв похищения, лежали в отдельном конверте. Свой выбор Матиас объяснил вопиющей несправедливостью со стороны этих женщин, которые, по его словам, не смогли оправдать решение рожать «анонимно» и «навечно травмировать ребенка в момент появления на свет».

– Они не имели права. Это преступление, – холодно заключил он.

Планировал ли доктор другие похищения? Матиас коротко ответил «нет», но странным голосом: «нет» – в данный момент неокончательное «нет», которое могло превратиться в «да» в более или менее ближайшем будущем, если бы… Если бы что? Он не знал.

Насчет строения, в котором содержались женщины, как и насчет копий учетных карточек, Матиас был уклончив. Все работы по герметизации и звукоизоляции он выполнил сам, оборудовал помещение скромными удобствами, не забыл и о видеонаблюдении. Подготовил все больше двух лет назад, когда еще не знал, воспользуется ли этим, но идея у него была очень конкретная. Таким образом, план у Матиаса имелся задолго до встречи с отцом, что вызвало соответствующую реакцию полицейских. Это леденило душу. Он мог бы прожить свою месть в воображении, но случайное событие пробудило безумие.

В это трудно было поверить, и все-таки Делестран считал, что он говорит правду, ведь другое дело перевернуло все с ног на голову, побудило его перейти к действиям, и встреча произошла. Валентин Матиас искал мать, а отец навязал ему себя. Почему Матиас позволил сотрудникам Национального совета по доступу к личному происхождению убедить себя встретиться с человеком, называвшимся его отцом? Он проклинал себя, сознавая, что это решение разбудило дремавшее внутри него чудовище. Но что делать сейчас? Упустить возможность, последнюю надежду встретить наконец ту, которую искал всю жизнь?

Все могло сложиться иначе. Монстр не должен был показаться людям. Он даже сумел бы сохранить репутацию ангела-хранителя родовых залов. Переход к активной фазе, так ошеломивший Делестрана, произошел именно в этот момент: то, чего не должно было быть, стало частью неумолимого механизма уничтожения. Это пугало, но такова реальность, неприкрытая и суровая.

* * *